Катажина Грохоля - Бабочка на ладони

— О, знаток брачных союзов! Надеюсь, когда в этой стране наконец допустят женщин до амвона, ты станешь проповедницей. Я с уважением отношусь к ее страху, но не испытываю никакого почтения к предрассудкам. А тебе, Бася, сообщаю, что кафель я сегодня заказал и оплатил. Через три-четыре недели привезут.

Бася, уже несколько под хмельком, подпрыгнула от радости, бросилась к Петру и заключила мужа в объятия, чуть не свернув ему шею.

— Это еще не причина, чтобы остаться вдовой, — прохрипел Петр.

— А какой он из себя? Какой?

— Ну как ты думаешь? — Петр неловко отпихивал жену.

— Дайте мне знать, когда соберетесь плитку класть, — проворчал Роман. — Часа за два, чтобы успел приготовиться…

Бубе сделалось не по себе. Она знала, что Роман будет класть кафель вместе с Петром, это ведь его единственный заработок, и в этой с виду шутливой фразе различила свою собственную печаль.

— Не расстраивайся, Ромул, Рим не сразу строился, — сказала она сурово, и все перебрались на диван.

— Что будем сегодня смотреть? Роза, что у тебя есть новенького?

Посиделки у Розы традиционно заканчивались киносеансом. У Розы была богатая фильмотека и прекрасная видеоаппаратура.

Бася прижалась к мужу. Петр пощупал ей лоб и озабоченно спросил:

— У тебя жар?

В ответ Бася повертела пальцем у виска. Буба поджала под себя ноги, башмаки ее валялись у кресла. Роза подошла к полке и стала читать названия фильмов. Надо держаться, немного осталось, она просто устала. Ничего, сейчас сядет и передохнет.

— Ужастик, пожалуйста. — Себастьян сзади обхватил Розу за талию.

Боже, какая у нее фигура!

— Мелодраму! Сегодня наша очередь выбирать, только мелодраму!

— Детектив! Девушки, не будьте эгоистками!

— «Настоящая любовь», «Человек в огне», «А теперь не смотри», — громко читала Роза. «Нет» и «да» звучали вперемешку.

Роман присел на ручку кресла Бубы:

— Можно?

— Тебе все можно, — ответила Буба и подвинулась в сторону.

— Смотри не раздави ее. Она ведь как букашка. Об этом и Кшись говорил.

— Скорее, как бабочка. Сама летит на огонь, Того и гляди сгорит.

— Кшись, я от тебя далеко. Твой яд до меня не достает.

— Я только хочу напомнить, что, пока бабочка вылупится из куколки, пройдет немало времени. А есть ведь еще и стадия гусеницы. Пока суд да дело, тысячу гектаров леса успеет сожрать.

— «Обманутые сердца», «Невинные с грязными руками», «Дочь президента», «Американский президент», — неутомимо продолжала Роза. — «Крестный отец»…

— Да, да, — закричали все сразу.

Роза вставила диск и вернулась на диван. Себастьян сел рядом с Кшиштофом и хлопнул его по плечу.

— Боевик, по-нашему вышло, — шепнул он тихонько.

— Вот видишь, сами выбрали мелодраму, надо только позволить им отобрать то, что мы, женщины, заранее присмотрели, — сказала Роза на ухо Басе. — Это лучший фильм о любви из всех, что я видела.

Когда Аль Пачино замер как громом пораженный при виде сицилианки, Буба легонько коснулась колена Романа:

— И ты бы не прочь так, правда?

Роман подумал, что у Бубы дар читать в чужих душах. Ведь ему и вправду сделалось грустно при виде этой сцены. Однажды в солнечный день вышел Аль Пачино на прогулку в маленькой деревушке на Сицилии — и столкнулся с вечным волшебством, и понял, что это его судьба. С ним, Романом, никогда не произойдет ничего подобного.

Он согласно кивнул, Бубе он доверял всецело. Она много чего знала про него смешного, но никогда не проговорилась ни словечком.

Ни в тот вечер, ни в следующий Бася не спросила у Петра, что это за женщина выходила из их общей машины. Бася просто забыла об этом. Когда они (слегка навеселе) вернулись домой, у нее хватило сил только на то, чтобы худо-бедно умыться и рухнуть в постель. Петр опоздал с объятиями — жена уже крепко спала.

Я двигаюсь тихо и неслышно закрываю дверь лифта. Моя соседка по этажу, как только улавливает движение на лестнице, наверняка сразу же припадает к глазку. Как видно, у нее зоркие глаза, ведь она вечно в темных очках, словно генерал. Я спиной чувствую ее взгляд, когда бесшумно закрываю и открываю свою квартиру, он просто пронзает насквозь как ее дверь (двойную металлическую), так и мою (массивную деревянную).

Выходя на лестничную площадку, я стараюсь ничем не привлекать ее внимания, но лифт вызывают на первый этаж, и кабина с металлическим скрежетом трогается вниз.

Точно: не успеваю я захлопнуть свою дверь, как открывается соседкина, я отчетливо это слышу. Наверное, на тетке всегдашнее розовое трико, обтягивающее ягодицы. Лет ей, пожалуй, за шестьдесят, и я представляю себе, как она оглаживает свои телеса перед зеркалом — такое тело требует заботы…

Не хочу дожить до шестидесяти, и гладить себя по телу, и дни напролет проводить у глазка… Я выхожу и вхожу потихоньку, никому меня не застать врасплох,

а она пялится в свой глазок, кто к кому идет, к ней-то никто не ходит, и чуть что — приоткрывает дверь,

а мне незачем,

ведь ты ко мне так и так не придешь.

Ну вот, еще три часа — и я дома. После двух лет отсутствия. Какие неудобные кресла в самолете!

Ничего, пару часов можно и потерпеть.

— Пани Юлия, для вас заказное письмо, почтальон принес, а я получила, возьмите, пожалуйста.

Я протягивала руку за конвертом. Неужто целых два года прошло?

— А письмо-то из Лондона. — Женщина в синем свитере медлила, пожирая конверт глазами.

— Спасибо, — говорила я, вырывала у нее из рук весточку от тебя, улыбалась и входила в свою квартиру.

Белый конверт. А в нем ты.

Еще немного. Еще минутка. Или сколько там времени пройдет, пока я сломаю печать…

Forgive те, please, I'm so sorry…

Пойми же, девочка моя, толку из всего этого не будет.

— Извините, что вы будете пить?

— Спасибо, ничего.

Стюардесса перемещается дальше, с той же теплой улыбкой наклоняется над пассажирами следующего ряда.

— I will never let you go away, [4] Я никогда не отпущу тебя (англ.). — шептал он мне, и я знала, что это правда, ведь «никогда» — это нечто вечное, незыблемое, против него не попрешь. Не будет толку? Ну и пусть, зато в его руках я словно птица.

— Don't be afraid, — говорил он, и я не боялась ничего, ни земли, ни неба, ни огня, ни воды, ни воздуха, ничего из того, что составляло его. А без него не было жизни. И не было ни воды, ни огня, ни воздуха.

— I love you, — говорил он, и его руки соскальзывали у меня с плеч и касались спины, и блузка летела куда-то вверх, и вот уже мои тяжеловатые груди обнажены, и пальцы его впитывают мою холодную наготу…

— Извините, что вы предпочитаете — курицу, говядину или овощи? Кофе или чай?

— Спасибо, я ничего не буду есть.

— I will be back about 8 p. т., - шептал он по утрам и, если голова моя была накрыта подушкой, целовал в спину холодными губами. Стоило ему отвернуться, как я хваталась за полу его плаща и не пускала.