Татьяна Москвина - Мужская тетрадь

Овладев искусством пускать пули по кривой траектории и замочив для тренировки какую-то падлу, чье имя выдал станок судьбы, Уэсли начинает гоняться за неизвестно кем. С этой целью он телепортируется в Моравию и попадает в поезд, бегущий по тоннелям и узким мостикам. Свалив поезд, набитый пассажирами, в пропасть, Уэсли настигает неизвестно кого, и тут этот сукин сын, всю дорогу молча бегавший с пушкой, разъясняет переродившемуся клерку, что это он его отец. Что Братство Ткачей обмануло несчастного и заставило убить не убийцу отца, а самого отца. И тогда Уэсли возвращается к Братству, чтобы замочить подлых обманщиков. Это ему удается полностью, правда с помощью Анджелины Джоли. Узнав о том, что руководитель Братства давно подменил указания станка судьбы собственными заказами, отважная гадюка укладывает членов Братства пулями, пущенными уже не по кривой траектории, а спиралями. Причем последняя пуля, описав три круга, аккуратно впивается ей самой в висок.

А мелкий клерк, став мистическим терминатором и в этом качестве несколько похорошев (стал похож на нашего Артема Ткаченко), думает, что же ему дальше делать со своей жизнью. Как это и было принято в финалах проблемных советских картин, которые, наверное, смотрел режиссер в советском детстве…

Вообще, сюжет с маленьким человеком, который попадает в мир больших авантюр, известен с древности. Обычно такой герой все-таки совершал благородные поступки – спасал любимую, защищал короля. Здесь герой занимается только убийствами. Поэтому сочувствия к нему ноль. Вдобавок пафосная дребедень сюжета не спасена никакой, хоть крошечной каплей юмора, нотой иронии. Нет, фильм патологически серьезен, как будто режиссер всю эту свалку обносков голливудских историй за десять лет решил действительно прочувствовать загадочной восточной душой.

Итак, основное содержание картины «Особо опасен», за вычетом слабо пульсирующего сюжета, составляют перестрелки и погони. Здесь и начинаются мои тревоги за зрителя.

В фильме применены широко распространенные нынче истерические и грязные монтажные склейки – когда одно изображение резко, быстро, бессвязно меняется другим, со скоростью даже до трех планов в секунду. Обычно в американских картинах этот прием все-таки дозируется. Но наш парень ведь должен переголливудить и сам Голливуд. Поэтому патологические монтажные склейки занимают основную площадь картины. Видимо, режиссер не слишком умеет строить кадр, поэтому ловко, как наперсточник скорлупки, просто меняет на скорости одни невыстроенные кадры другими. Это можно потерпеть две-три минуты. За полтора часа в глазах начинается резь.

Поэтому я спрашиваю: не нуждается ли подобное кино в разрешении на показ со стороны врачей-специалистов, окулистов и офтальмологов? Измерен ли вред, наносимый сетчатке глаза и зрительному нерву длительным просмотром ежесекундно меняющегося изображения, при том что это изображение насилия, разрушений, катастроф? Не подрывает ли картина и без такого расшатанное национальное здоровье, тем более здоровье неокрепших подростковых организмов?

Моя речь обращена непосредственно к Министерству здравоохранения. Прошу дать медицинское заключение о возможных негативных последствиях для здоровья картины Т. Бекмамбетова «Особо опасен».

И впредь требую до медицинской экспертизы подобные «большие прорывы российских режиссеров в мировое кино» на экран не допускать.

2008

«Общество любит артистов, – писал критик А.Р. Кугель. – Это дань, которую оно платит Аполлону».

Элегантно изъяснялись в старину. И заманчиво: значит, любовь к артисту связывает общество с Богом. Осуществление общественной любви предполагает принесение жертвы Неведомому Богу, и, хотя Кугель называет этого Бога Аполлоном, с не меньшим успехом можно именовать его и Дионисом.

Любовь общества к артистам явно двусмысленна. Прогрессивные и корректные звезды Голливуда обижаются, когда их называют секс-символами, – мы артисты, благородные артисты, а не тупые и примитивные секс-символы. Обижайся не обижайся, но, отдавая свой образ обществу, следует понимать, что мистическое приключение, в которое твой образ пускается, мало подвластно и человеческому рассудку, и человеческой воле. Мы (с читателем) попробуем немного поразмышлять над тем видом связи общества с Богом, что осуществляется стихией женской любви к образу артиста.

Феномен «воображаемого любовника» стар как мир. В самой далекой своей основе он состоит из воспоминания «коллективного женского бессознательного» о тех временах, когда нас любили боги и ангелы (обыкновенные и «падшие») и мы рожали соответственно героев и демонов. Факты сожительства богов с земными женщинами описаны во всех священных книгах человечества. Забыть такое невозможно, повторить в нынешней атмосфере «богооставленности» и постепенной «убыли сущего» – немыслимо. Хотелось бы выражаться поосторожнее, но светское искусство сделалось поставщиком «воображаемых любовников» совсем недавно, около двух веков назад; а прежде этим источником была религия и религиозное искусство; современные формы поклонения кумирам как бы передразнивают, воспроизводят в несколько сниженном виде былой религиозный или демонический экстаз.

Тоску по земному воплощению соития с неземным существом как свойство «коллективного женского бессознательного» труднее всего высветить лучом рассудка. Проще всего сослаться на «основной инстинкт», благо он вынесет все по своей безответности. Вспомним, однако, мудрую песню «Наутилуса» про Алена Делона. Там замечтавшейся провинциальной девушкой руководит не «основной инстинкт» – его она легко может удовлетворить с парнями из соседнего подъезда. Нет, ее томит именно жажда чего-то идеального-нездешнего, вместе с которым можно и самой стать идеальной-нездешней.

Процесс, разворачивающийся в недрах головного мозга, видимо, таков: создается воображаемый мир, куда подселяются «воображаемый любовник» (либо неопределенно-отвлеченное лицо, либо образ, заимствованный из преображенной реальности) и «воображаемая любовница» (субъект воображения).

Объект воображения наполняется воображаемой жизнью, а субъект воображения должен прежде всего что-то сделать с собой реальной, каким-то образом себя идеализировать, дабы без помех погрузиться в воображаемый мир и не разминуться с желанным. Пушкинской Татьяне Лариной, чтобы встретиться с героями французских романов, нельзя было залезать в воображаемый мир просто так, без затей, уездной барышней, а следовало преобразить самое себя и бродить Клариссой, Юлией, Дельфиной.