Банана Ёсимото - Озеро

Я сама для себя сделала заключение, что Накадзима — гей и девушка, которая иногда ночевала у него, — просто его приятельница, а все свои интимные дела он решает исключительно вне дома.

Мне казалось, что он не испытывает сексуального влечения, поскольку чересчур худой. Иногда Накадзима ел довольно много и с аппетитом. Но в остальное время можно было предположить, что он вообще ничего не ест и потому сил и энергии в нем так мало, что, имен он даже близость с девушкой, просто не смог бы ее как следует удовлетворить. И я решила, что по вечерам он, возможно, ходит в какие-то специальные заведения, где встречается с людьми своего круга.

А может, мне просто хотелось так думать исходя из собственного самолюбия. Ведь Накадзима не испытывал ко мне ни малейшего интереса. Я могла бы переодеться у него на глазах, и он, наверное, ничуть не смутился бы.

Похоже, что вчера вечером Накадзиме уж очень не хотелось уходить домой.

Он выискивал всевозможные отговорки, чтобы остаться, и я вдруг спросила:

— Тебя возле дома поджидает кредитор или к тебе приехала твоя бывшая?

— Сегодня мне очень неспокойно на душе, словно в этот день много лет назад случилось нечто ужасное. Мои голова и тело обладают какой-то странной избирательной памятью. В годовщины каких-то тягостных событий я непременно чувствую внутренний дискомфорт, — сознался Накадзима.

— Ты меня извини, но не нужно сейчас рассказывать об этих неприятностях. Если ты начнешь вспоминать все в подробностях, тебе станет еще тревожнее.

Я хотела добавить, что это моя квартира и ни к чему приходить ко мне в гости и придумывать всякую ерунду, но Накадзима выглядел таким искренне удрученным и то, о чем он говорил, было, судя по всему, таким мучительным, что я решила прекратить этот разговор и ни о чем не спрашивать.

Я просто предложила:

— Останешься?

И он кивнул, а я подумала: "Ну и ладно".

Л постелила ему и себе. Свет не выключали. Я читала книгу. Накадзима спросил: "Можно мне посмотреть этот канал?" — и стал смотреть телевизор. Довольно долгое время мы не обмолвились ни словом. Когда фильм закончился, Накадзима выключил телевизор, и я решила, что и мне пора спать. Хорошо, что и моей квартире кто-то есть. В его присутствии мне как-то спокойнее. С этими мыслями я закрыла книгу.

— По правде сказать, я не могу так запросто заняться сексом с кем угодно, — сказал Накадзима, глядя в потолок.

— Вот как?.. — немного удивилась я, словно он только что признался мне в любви. Я ведь считала, что он намеренно старается избегать этой темы в наших разговорах.

Что касается меня, то после утраты близкого человека я потеряла интерес к сексу. В то время я чувствовала себя так, словно из меня вытянули все соки, и если бы Накадзима стал вдруг приставать ко мне, я, наверное, выставила бы его прочь из квартиры. По этой причине я и сама всячески старалась по возможности избегать подобных тем и чувств между нами.

Я так вымоталась, исполняя роль больничной сиделки, что у меня до сих пор не возникло желания лечь с кем-то в постель.

Возможно, это отчасти связано с тем, что каждый день я только и видела что обнаженные ягодицы, утки да горшки. Кроме того, там, в больнице, когда мама уходила на очередное обследование и у меня выдавалась свободная минутка, я нередко ухаживала за старичком, лежащим на соседней кровати.

Вероятно, я просто устала от мысли о том, что человек — это плоть, плоть, наполненная водой.

Когда я помогала маме переодевать пижаму, из ее рта доносился устойчивый запах, который был похож на запах воды. Сейчас я так скучаю по маме, что готова снова пройти весь этот путь. Если бы только я смогла вернуть время, то хоть всю жизнь дышала бы этим запахом. По тогда мне казалась невыносимо тяжелой мысль о том, что человек состоит из воды.

Я не говорила Накадзиме, что со своим бывшим рассталась именно потому, что ему нужен был только секс, а я не соответствовала его потребностям.

Он был занят на своей работе, и, как правило, мы могли встречаться только по пятницам. Однако он неожиданно стал в обязательном порядке заявляться ко мне по ночам в будние дни или по воскресеньям. Естественно, мне приходилось ложиться с ним в постель, а у меня не было ни малейшего настроения делать это. А он к тому же был просто неуемным в сексе и готов был заниматься этим утром и вечером, когда угодно и где угодно. Когда все было нормально и я хорошо себя чувствовала, все это было здорово и даже нравилось мне, но не тогда, когда в моей жизни появилось столько хлопот. В общем, я совсем не любила этого человека. Для меня он был кем-то вроде дружка для секса, с которым я встречалась время от времени по мере возникновения соответствующего желания. Похоже, я просто по ошибке принимала за любовь обычную благосклонность к нему.

А осознала я это очень просто, когда вдруг обратила внимание на то, что когда он находится в моей квартире, я, сама того не замечая, не хочу открывать окна.

Мне не хотелось, чтобы Накадзима видел этого человека у меня дома.

Я думаю, для кого угодно такое стало бы поводом к неприязни и концу отношений.

Хотя Накадзима, к которому я испытывала симпатию, медлил и не делал первый шаг, я со своей стороны тоже ничуть не форсировала события, считая, что между людьми ничего не может быть, если к этому не лежит душа. Я была с молодым человеком и при этом не испытывала никакого желания, и мне не нужно было себя сдерживать. Поэтому меня совершенно не волновало, что происходит в душе и голове Накадзимы.

Лишь иногда я мимолетно задумывалась о том, смогли бы мы понравиться друг другу.

Это невероятно, но Накадзима обладал какой-то магической аурой, воздействующей таким образом, что однажды я вдруг начала понимать и сознавать то, что казалось прежде непостижимым. Странные вещи словно переставали казаться странными.

К примеру, когда в моей жизни появился Накадзима, я впервые смогла разобраться в самой себе и осмыслить то, что творилось и творится в моей голове. Все потому, что в его характере не было никаких полутонов и неясностей. Я отчетливо увидела, как прежде зависела от чужого мнения и постоянно меняла себя, как выворачивала себя наизнанку из-за малейшего чувства вины, скажем, в связи с тем, что беспощадно осуждала отношения родителей и мамину жизнь. Я считала себя бессердечной и повинной в том, что не могла сочувствовать своей маме, которая всю жизнь подстраивалась под этот мир и так и умерла, не решившись что-либо изменить. Человек — существо слабое. Людям в провинции сложно быть сильными. Живя независимой жизнью в столице, я, похоже, стала забывать об этом, но там, в глубинке, все еще очень важны родственные связи и человеческие отношения. Мама просто была частью того мира, в котором жила. Я же была высокомерной и вбила себе в голову, что она должна преобразиться.