Александр Житинский - Фигня

И вот теперь на лугу Максим, одуревший от родной природы, взял донью под локоток и недвусмысленно предложил:

– Исидора, давай найдем сеновал. Ты не представляешь, как хорошо на сеновале…

– Хорош сеновал что? – спросила донья.

– Любовь на сеновале. Пробовала?

– Что есть сеновал? Что он валит? – пыталась понять донья.

– Он ничего не валит. На него валят. Девушек, – сострил Максим.

– Это есть матрас, да?

– Ну да. Вроде. Большой такой, метра три в высоту. Из сухой травы.

Размеры матраса поразили воображение доньи. Она никогда не занималась любовью на таком огромном матрасе. На секунду даже захотелось попробовать. Пусть даже с этим сукиным котом. Но она быстро взяла себя в руки и осадила соблазнителя.

– Перес расстрелять два счет, – сказала она.

– Это он может… – вздохнул Максим и, сняв фуражку, вытер пот со лба.

Под фуражкой обнаружился берет – потерявший форму и мокрый от пота. Судя по всему, Максим не снимал его с той ночи.

– Зачем есть берет? – указала на него пальцем донья.

– Привычка – вторая натура, – уклончиво ответил он.

Они поднялись на холм и пошли по деревне, любуясь домиками в пряничном русском стиле. Местные жители выходили за калитки, кланялись гостям в пояс:

– Добро пожаловать, гости дорогие!

– С приездом вас! Здравствуйте!

– Здравствуйте! Очень приятно, – отвечали женщины, а Биков шепотом матерился от изумления.

– Русский стиль, да? – спрашивала Исидора.

– Потемкинская деревня, – сплюнул Биков.

– Какая?

– Показушная, – объяснил Биков.

– Кому же показывать? – удивилась Пенкина. – Здесь никого и не бывает, даже родных министров.

Они дошли до домика с вывеской «Чайная». На вывеске был изображен калач и фирменная желтая этикетка с зеленым кукишем посредине.

– Зайдем? – предложила Ольга.

– Министрам чай запрещен, – предупредил Максим.

– Мы не министры! – ответила Ольга, толкая дверь.

Внутри было уютно: столики, покрытые чистыми скатертями, на каждом столике – небольшой самовар. Сушки, сухарики, расписные чашки.

Хозяин, молодой человек в очках и с бородкой, похожий на Добролюбова, устремился к ним.

– Добро пожаловать, гости дорогие! Чем могу услужить?

– Прекратите паясничать! – возмутился Биков. – Говорите нормально.

– Позвольте, в чем же вы видите ненормальность? – удивился хозяин.

– Ну не бывает так! Не бывает! – закричал Биков.

Хозяин скорбно покачал головой.

– Понимаю. Вы недавно из России…

– А вы давно? – язвительно поинтересовался Биков.

– Нет, года не прошло… Но у нас тут климат… И чай… Да вы отведайте, – он жестом пригласил гостей за стол.

Гости уселись. Хозяин принялся хлопотать. Биков недовольно озирался, происходящее казалось ему ловкой, но непонятной мистификацией.

– Меня зовут Владимир Порфирьевич, – представился хозяин.

Бикова передернуло.

– Не бывает таких отчеств! Вы часом не из романа? Из Достоевского? – насмешливо спросил он.

– Нет, Господь с вами. Я из Костромы, – хозяин будто не замечал его насмешек.

Он быстро, но с достоинством обслужил гостей: заварил чай, разлил в чашки, подал варенье.

– Я могу быть свободен или вы позволите мне насладиться беседой с вами? – кротко спросил хозяин.

– Позволим насладиться, – сказал Биков.

– Наслаждайтесь, – подтвердил Максим.

– Тогда не изволите ли рассказать о причине вашего появления в Касальянке?

– Я за чаем приехал, – рубанул Максим. – Перес велел отгрузить триста килограммов.

– Так вы пейте чай. Пробуйте. Остынет, – подвинул к нему чашку Владимир Порфирьевич.

– Извините. Запрещено инструкцией. Перес не разрешает.

Владимир Порфирьевич омрачился.

– Мне больно, что вы называете Якова Вениаминовича вымышленным именем. Это грех, – сказал он.

Исидора и Ольга пили чай, прислушиваясь к разговору мужчин.

Максим после реплики хозяина смешался. Он не знал, что это грех – называть Переса Пересом. Зато Биков перешел в наступление.

– Лучше расскажите, за что вы сидели в России. По какой статье? Как эмигрировали? – приступил он к допросу.

– Я не сидел, как вы выражаетесь. Я преподавал в музыкальной школе по классу скрипки. Узнал, что в Касальянке есть русская колония добра и света. И уехал…

– Добра и света! Ебическая сила! – тихо выругался Биков.

Женщины пили чай и на глазах расцветали. Их лица сделались мечтательными и несколько рассеянными. Они будто воспарили над столом и слушали разговор с высоты своего снисхождения к мелким и недостойным проблемам жизни.

Хозяин подлил им еще, улыбаясь.

– Как видно, вы никогда не пробовали нашего чая, – сказал он. – Кстати, у него смешное имя. Он называется «фигня».

– Фигня? – удивленно переспросил Биков.

– Хороший чаек… – размягченно улыбнулась Ольга.

– Мадонна мой простит, Мадонна знать мой грех, – поникла головой донья.

– Может, попробовать «фигни»? – заерзал на стуле Биков. Ему стало любопытно.

– Перес… То есть Яков голову отвернет. Министрам нельзя, – сказал Максим.

– Что же министры – не люди! – воскликнул Биков, но к чаю не притронулся, чтобы не лишиться должности.

Он завел разговор о своем друге-авангардисте и выяснил, что тот работает фасовщиком чая, женился, завел детей, ходит в храм. Стихов из точек и запятых больше не пишет. Естественно, пьет чай.

– Чай фасует? Мужик же никогда ничего не делал. Принципиально, – удивился Дмитрий.

Максим наконец улучил момент, чтобы выяснить, где и как получить обещанную партию чая.

– Так вы идите на склад и скажите. Вам дадут, – сказал Владимир Порфирьевич.

– Без документов?

– Помилуйте, какие документы! Неужто вы будете врать?

– Буду, – вздохнул Максим.

– Тогда попейте чаю, – вновь придвинул к нему чашку хозяин.

Но Максим к чаю не притронулся.

Пенкина выхлебала чашку до конца, взглянула на Исидору с нежностью.

– Мне моя деревня вспомнилась. Коза Машка… Там у меня бабка еще жива, написать ей надо…

– Ты не зол на мой? – спросила донья.

– Не зол, доньюшка… Какой там зол, – махнула она рукой, и женщины расцеловались.

Пока они разговаривали, чайная заполнилась посетителями, которые сидели за самоварами, хлебали чаек, смеялись, плакали, лобызались…

Максим смылся по-английски. Биков ошалело крутил головой, ему страшно хотелось хлебнуть чаю, но вспоминалось покинутое министерство, а главное, мерещилась цветная обложка журнала, на которой крупными буквами было написано всего одно слово: «ФИГНЯ».

Бранко Синицын в своем коттеджике готовился к покушению. Как всегда, работал увлеченно. Голый по пояс, мокрый от пота, он заправлял патроны в рожок автомата, насвистывая партизанские песни и время от времени восклицая: «Да свершится воля Господня!» Полный магазин, по сорок восемь пуль на брата. На этот раз Бранко решил отказаться от динамита.