Александр Житинский - Фигня (сборник)

– И все ведь знают это, – сказал старик.

– Знают и берут билеты! Вот в чем ужас… Теперь говорят: Горохов…

– Афанасьев, – сказал старик.

– А я слышал – Горохов.

– Хрен редьки не слаще. Хотя, если Горохов, то шансы улететь есть. Правда, небольшие. Я его давно знаю, опытный руководитель, – рассказывал старик. – Методы у него авральные, надо прямо сказать. Но если захочет, пару рейсов в неделю организовать может. Если сильно захочет.

– А Афанасьев? – спросил интеллигент.

– Этот осторожен. Всего боится. Думаю, при нем летать вовсе не будем, – прямо сказал старик.

– Почему же вы домой не ушли? Если Афанасьев? – не понял молодой.

– Ну, Афанасьев тоже не вечен. Кругом перемены. Хочется надеяться… Скольких я на своем веку пережил… Силин, Прокопенко, Гуляев, Толмачев… – начал перечислять старик.

– Вы много летали… – уважительно произнес интеллигент.

– Два раза, – кивнул старик. – Два раза мне удалось улететь из этого аэропорта. Один раз при Силине и еще один раз при Толмачеве. Правда, случайно…

По радио объявили: «Вниманию пассажиров, вылетающих рейсом 4214 до Иркутска. Ваш вылет задерживается на два часа по метеоусловиям».

– Ну вот… – удовлетворенно улыбнулся старик.

Туркин с коробкой и корзиной плелся по пустому служебному коридору, безнадежно повторяя: «Кис-кис-кис…» Проходя мимо фаянсовой белой урны, он вдруг остановился, с раздражением взглянул на коробку и тут же, разорвав ее на куски, запихнул остатки в урну. Затем последовал дальше, повторяя все то же.

Афанасьев собрал молодых диспетчеров в комнате отдыха рядом с диспетчерским залом. Он усадил их за столик, сам уселся напротив и, испытующе оглядев подчиненных, начал:

– Ребятки, обстановка сильно осложнилась. Если Сакович не врет, мне завтра принимать аэропорт. Но аэропорт к этому не готов.

– Не волнуйтесь, Игорь Дмитриевич. Все будет о’кей, – сказал Миша.

– Тебе легко говорить. Придет новый руководитель полетов, начнет рейсы принимать, а отдуваться мне…

– А вы назначьте такого, чтобы можно было опереться, – посоветовал Саша.

Афанасьев обвел их взглядом.

– Я ведь из вас назначу, ребятки, – сказал он тихо.

Саша и Миша потупились.

– Ага, не хотите! – оказал Афанасьев.

– Я хочу, – застенчиво сказал Леша.

Афанасьев с сомнением посмотрел на него.

– А кто чуть не посадил ташкентский рейс?

– Исправится, – вступился за товарища Миша.

– С кем не бывает, – cказал Саша.

– Смотри, Алексей! Ты ведь знаешь – я рейсы не принимаю, потому, что обратно им не улететь. Горючего нет и не предвидится. Я бы с радостью.

– Да я понимаю… – пробормотал Алексей.

Лыжница Зоя Сергеевна в это время с интересом прогуливалась по пустому диспетчерскому залу, разглядывала приборы. Светились голубым светом индикаторы. Внезапно запищало за пультом. Она подошла туда. Голос из динамика сквозь шорохи и трески сказал:

– «Аэропорт! Я рейс 4412 из Риги. Прошу посадки».

– Пожалуйста, – сказала Зоя Сергеевна.

– «Не понял. Повторите».

– Садитесь, садитесь…

– «Дайте координаты».

– Не могу. Я здесь случайно, – сказала она.

– «Вечно в этом аэропорту что-нибудь не так! Сажусь визуально!» – сказал голос пилота.

– Счастливо! – улыбнулась Зоя Сергеевна.

Афанасьев выглянул из комнаты отдыха.

– С кем вы там разговариваете? – спросил он.

– Кажется, с самолетом.

– С каким?

– Из Риги.

– Ну?

– Садится он, – смутилась Зоя Сергеевна.

– Как садится?! – Афанасьев бросился к микрофону. – Рейс 4412! Посадку запрещаю! Как поняли?

– «Поздно! Снижаюсь!» – ответил пилот.

Афанасьев в панике выбежал из зала.

Диспетчер Леша и стюардесса Надя шли, прогуливаясь, по заснеженному полю аэродрома, как вдруг мимо них промчалась машина руководителя полетов. Афанасьев сидел рядом с водителем и что-то говорил в микрофон с озабоченным видом.

– ЧП, что ли? – спросил Леша.

– Какое у нас ЧП? – возразила Надя. – Наверное, опять кто-то гуляет по полосе.

Они пошли молча, взявшись за руки.

– А не боишься? – спросила Надя.

– Не боюсь. Хочу принимать рейсы. Душа болит, стыдно… – сказал Леша.

– Все уже привыкли, – сказала она.

– А я нет. И не привыкну. Я диспетчер. Я должен принимать и выпускать самолеты. Летают же в Ленинграде, в Москве… А мы что – не можем?..

– Не хотим, – сказала она.

– А я хочу.

– Тогда мы совсем перестанем видеться, – сказала Надя. – Ты будешь сидеть за индикатором, а я буду летать, летать, летать…

– Ничего, Наденька, – успокоил он ее. – Я день и ночь работать готов, лишь бы что-нибудь изменилось.

– Только бы Лунев пришел… – вздохнула она.

– Лунев один ничего не сделает…

– А я ведь с Луневым летала…

– Когда?

– Это был его последний рейс перед Академией. Горючего нет, аэропорт закрыт, диспетчеры в шахматы играют… Тихий ужас! Как мы взлетели по расписанию – до сих пор не понимаю. Лунев сам регистрировал пассажиров.

– Ну, это-то ни к чему… – сказал Леша.

– Пассажиры ему ворох цветов преподнесли. Ты не представляешь, какими они вышли из самолета. Один человек много может.

– И я смогу. Вот увидишь, – упрямо сказал он.

– Афанасьев тебя уволит.

– Посмотрим!

Вдали раздался гул. Надя и Леша подняли головы и увидели реактивный лайнер, идущий на посадку. Он коснулся колесами полосы, побежал по ней, взметая снег… За самолетом мчалась машина Афанасьева.

В гуле двигателей утонуло радостное «ура!», которым Надя и Леша встретили приземление самолета.

Организация иркутского рейса всецело захватила Горохова. Он сидел перед микрофоном в своем кабинете, сняв форменную тужурку и закатав рукава рубашки. На столе стоял стакан с чаем. Светился экран телевизора, на котором был виден самолет иркутского рейса. Рядом копошились люди.

– Ты пойми, Демьяныч, это дело нашей чести, – убеждал Горохов микрофон. – Мы уже регистрацию провели. Сегодня иркутский рейс должен быть в воздухе!

– «Ой, сомнительно, Петр Герасимович», – отозвался динамик.

– Я же тебе керосин нашел! Ты его заправил?

– «Заправил».

– Так в чем же дело?

– «Неразгружен он. Надо разгрузить, а потом загрузить. Считай, сутки…»

– Почему сутки!? Откуда сутки? – волновался Горохов.

– «Из смены грузчиков вышел всего один. Да и тот…»

– Что? Уже?

– «Уже».

– Ну, я не знаю. Сам разгружай, но чтоб иркутский был готов. Я его провожу как ударный объект.

– «Понял», – уныло отозвался голос Ивана Демьяновича.

Горохов переключил селектор.

– Нина? Готовь транспарант.

– «Неужто полетим, Петр Герасимович?» – радостно отозвался женский голос.

– А ты думала… – покровительственно улыбнулся Горохов.

В кабинет робко вдвинулся Туркин с корзинкой, остановился у двери, вопросительно глядя на Горохова. Тот выключил микрофон, посмотрел строго на посетителя.