Кирилл Сафонов - День счастья – сегодня!

Я встал и внимательно посмотрел на Алексея. Что ж, дружок, флаг в руки. Не прогадай только. Никаких вариантов я предлагать не собираюсь – сам приползешь, и с хорошим, это уж как пить дать. На том и порешим. Друзьями, конечно, мы уже не будем, это ты смалодушничал. Если на разговоры о работе у тебя еще кишки хватило, то дальше этого, приятель, дело не пошло.

– Делай как знаешь, Лех, – сказал я. – Решил – значит решил. Но я бы на твоем месте все-таки выслушал хотя бы причину, почему я не приехал сегодня на встречу.

– А мне все равно. – Голос Алексея прозвучал с еще большей уверенностью. – Знаешь, я просто загадал.

Я все-таки достал сигареты, но постарался сделать это как можно невозмутимее.

– Что сделал? – спросил я, и сигарета повисла, прилипнув фильтром к нижней губе.

– Загадал, – сказал Леха. – Я не стал ни о чем думать. Ни о хорошем, ни о плохом. Я просто загадал, что если ты явишься, то я забываю обо всем, что было. И мы вновь тянем эту лямку, даже если ты будешь просто идти рядом и делать вид, что тянешь ее. Ну а если нет… Ты видишь, что случилось «если нет». И я рад этому. Это просто означает, что справедливость все-таки есть на свете, хотя так часто в последнее время все вокруг заявляют обратное. Она есть.

– Когда же ты успел так меня возненавидеть-то, Лех? – спросил я и глубоко затянулся.

– Я не ненавижу тебя, – сказал Алексей. – Ты глупый, если так думаешь. Просто пришло время, когда тебе нужно разобраться, действительно нужно разобраться и понять, что в твоей жизни не так. И вообще жизнь ли это.

– Да пошел ты! – сказал я и повернулся к двери.

– Я-то пойду, Илья, – произнес Леха. – Вот только что будет с тобой? Разве ты не замечаешь, что сейчас ты только теряешь, и больше ничего? А, Илья? Ты уже потерял жену, ребенка…

Меня словно ошпарило кипятком. Я медленно повернулся и уставился на Алексея.

– Что ты сказал? – прошипел я.

– Она звонила мне, Илья, – проговорил Минаев. – Сначала она говорила с Машкой, а потом попросила зачем-то меня. Она пыталась разобраться, пыталась понять.

– Представляю, что ты ей наговорил, – усмехнулся я.

– А ничего. Говорила в основном она, – продолжал Алексей. – Я только слушал и становился еще более уверенным, что я должен сделать то, что сейчас сделал. Не знаю, возможно она искала какой-либо поддержки, и думаю, что нашла ее. В моем лице, в лице Машки, в лице мужчины, с которым она сейчас.

Ревность и злоба одновременно с чудовищной силой врезали мне под дых. Что позволяет себе этот ублюдок? И что вообще происходит? Эй, человечек! Ты кем себя возомнил?

Последнюю мысль я решил озвучить.

– Лех, а ты кем себя возомнил-то вообще? – сказал я и снова закурил. – То есть я такая сволочь, скотина, а вы все вокруг невинные овечки? Эталоны порядочности и человечности? – Я перевел дух. – Что ты скалишься? Думаешь, ты на коне? Что ж, слава Богу, если так, Лешенька! Так что идите вы все к чертям собачьим, твари! И ты, скотина, нотации жене своей читай, а мне не стоит, я как-нибудь сам разберусь! Это моя жизнь! Не твоя, не ее, а моя! И мне плевать, что вы там все думаете! Не нравлюсь, не устраиваю – пошли к такой-то матери! Я не знаю, Леха, вернее, знаю, есть в твоих словах правда, она есть, бесспорно, но только в словах! Поступил ты как дерьмо собачье! Ты мог бы дать мне в морду, и я бы понял это и, возможно, подставил бы и вторую щеку! Но ты, словно крыса, укусил, и, признаюсь, больно укусил, как-то исподтишка! По-сучьи, одним словом! Давай бывай – живи долго и счастливо! А насчет фирмы… Забирай, сука, только одно условие! Название смени – это мое название, и мне плевать, что его уже все знают и сколько проблем будет с этим связано. Понял?

– Илья, постой… – забормотал было Леха.

– Пошел на… – бросил я и затушил сигарету о полированный стол.

Вдавив педаль газа в пол и бешено вертя рулем, я несся в неизвестном мне направлении. Выйдя от Лехи, я просто сел, завелся и сорвался с места, как говорится, куда глаза глядят.

Я слышал крики клаксонов со всех сторон, пару раз расслышал даже какие-то матерные вопли, но мне было наплевать. Дважды снаряд в одну и ту же воронку не попадает, а потому не думаю, что кто-нибудь попытается второй раз за день отобрать мою машину. Хотя… А, ладно, деньги есть. Плевать, не убиться бы только, этого вот не хочется… Вроде…

Бывает, делаешь что-то и понимаешь – нельзя этого делать, но тем не менее делаешь и надеешься, что пронесет; может, потом когда-нибудь и не пронесет, а сейчас точно – без проблем. Вот и сейчас я как сумасшедший несусь по Москве и думаю, что контролирую все и вся. Я что-то доказываю, правда, не знаю кому. Я бешусь, а потому я хочу как-то это продемонстрировать, только опять-таки совершенно не понимаю кому. Кто способен сейчас оценить мое состояние, кроме меня, ведь никого нет вокруг меня из близких или знакомых мне людей.

Вот если я дома за праздничным столом, когда меня окружают все мои любимые и близкие люди, неожиданно начну бить посуду или сделаю еще что-нибудь в этом духе, то у меня еще есть шанс, что кто-нибудь из них не побежит сразу звонить в дурдом, а подумает: «Ой, да у него что-то не так… Он взбешен, но наверняка этому есть объяснение, есть причины… Я же знаю его, он отличный парень, а значит, раз он так себя ведет, что-то действительно произошло – нужно постараться помочь…» Да, приблизительно так. А здесь… Что я могу показать или тем более доказать? Да ничего. Для всех этих людей, что находятся сейчас рядом со мной, я не больше чем головная боль, источник опасности как для жизни, так и для материального состояния. Вот и все. А во всем остальном я для них никто. Никто меня не знает, а главное, и не хочет знать. Откуда они знают, что со мной? И зачем им вообще знать это?

Для них я очередной идиот за рулем дорогой машины, причем одни ненавидят меня за первое, другие за второе, а третьи вообще за все сразу – за то, что идиот, и за то, что на дорогой машине. А главное, случись что-нибудь, никто не скажет, стоя у развороченной груды металла над моим переломанным бездыханным телом, что этот вот товарищ был очень расстроен тем-то и тем-то, а потому был взбешен, и стоит его понять, а может быть, даже простить и пожалеть. Никто так не скажет, все скажут обратное. Это как подростковые суициды. Какой-нибудь мальчик или девочка, просовывая голову в петлю или проглатывая сотую таблетку снотворного… Из-за несчастной любви? Конечно, а из-за чего же еще. Так вот, думает лишь о том, что сейчас, мол, буду висеть здесь или лежать потом в гробу и смотреть, как вы все меня любите. А особенно ты, предмет моей любви, мне интересно, что будешь делать ты? Как ты будешь жить после этого? Так вот, сейчас узнаем, нужно только записку поплаксивее написать. Вот приблизительно так: