Ханс-Петер де Лорент - Негласная карьера

Все началось, пожалуй, с дружбы между Феликсом и Дейвом, который приехал как раз в тот год, когда Рюдигер ушел из гимназии, чтобы совершить, так сказать, обходной маневр на пути к своей будущей карьере.

После годичного эксперимента с иностранными стажерами среди преподавателей гимназии имени фон Штейна разгорелся спор. Одни утверждали, что живой носитель языка лучше всего привьет ребятам навыки устной речи. Другие ссылались на отрицательный опыт прошлого учебного года. Имелся в виду преподаватель французского месье дю Пен.

Двадцатилетний Шарль дю Пен, щуплый и застенчивый, уже по чисто физическим данным никак не соответствовал той суровой реальности, с которой ему пришлось столкнуться. По своему малому росту (один метр пятьдесят пять сантиметров) он годился разве что в шестой класс, но и там не слишком бы выделялся. Занятия же он вел у старшеклассников. Раз в неделю дю Пен давал в каждом классе урок разговорной речи.

«Пен» означает по-французски «хлеб». Но ребята быстро переименовали дю Пена в Крошку, подразумевая, видимо, хлебные крошки.

Учителя нередко побаиваются своих учеников, однако стараются это скрыть. На беду Крошки, его страх был слишком заметен. Вобрав голову в плечи, он как бы крался по школьным коридорам и из-за этого казался еще меньше ростом. Когда Крошка входил в класс, на лице у него появлялось такое выражение, будто он просит извинения за свое наглое вторжение.

Сначала Крошка лишь присутствовал на уроках другого преподавателя. Потом ему предоставили полную самостоятельность. Каждый его урок превратился в забаву – конечно, только для ребят.

Вторым недостатком Крошки был его тихий голос.

– Что он сказал?

– А разве он уже говорил?

– Открывай пошире рот, Крошка!

Но после того как Крошка написал на классной доске свое первое слово, все остроты сосредоточились вокруг доски. Это было невиданное зрелище. И ребятам не терпелось пережить его вновь и вновь. Они поднимали доску вверх до упора. Крошка вставал на цыпочки, вытягивался во весь свой маленький рост и воздетой рукой выписывал огромные буквы. Класс бушевал от восторга.

– Не могу разобрать это слово. Напишите его на доске!

И Крошке снова приходилось отправляться к доске, Л ребята наслаждались уморительным аттракционом.

Вскоре им приелось и это. Теперь уроки стали для Крошки истинным мучением. Ребята не хотели у него заниматься и попросту бойкотировали его. Количество учеников в классе постоянно уменьшалось. Крошка делал вид, что ничего не замечает, а, может, считал и так: чем меньше народу, тем меньше неприятностей.

В один прекрасный день на занятия не пришел весь класс. Ровно в восемь к началу первого урока туда прошмыгнул Крошка. Лишь двадцать минут спустя, как и было условлено, заявились остальные. Они приходили поодиночке или группками, но так, чтобы было невозможно хотя бы толком начать урок. Это продолжалось несколько недель, пока Крошка не привык к подобным художествам. Он умел смиряться с обстоятельствами, а сидеть двадцать минут в пустом классе и ему не хотелось.

Пришлось Крошке поплатиться и за это. Бдительные ученики заметили его регулярные опоздания. На следующий урок весь класс пришел точно по звонку, отсутствовал только Крошка. Представитель класса доложил директору школы о том, что учителя нет.

Директор открыл дверь пустого класса, и ребята, дурачась, устроили обыск. Они залезали под столы, заглядывали в шкафы, в мусорную корзину.

– Да где же он?

– Крошка, выходи. Ты окружен!

Но Крошка не выходил, так как в классе его, разумеется, не было.

– У нас такое часто бывает, – пожаловались ребята обескураженному директору.

Неожиданно тихонько отворилась дверь. Чуть выше дверной ручки показалось заспанное личико дю Пена с непослушными вихрами, которые он намочил водой, чтобы пригладить, однако они топорщились от этого еще сильнее. Вид у Крошки был совсем потерянный.

Оберштудиендиректор Зандтлебен проявил такт и не устроил Крошке в присутствии учеников ни допроса с пристрастием, ни разноса. Он велел ему зайти после урока и, оставив посрамленного преподавателя, удалился из класса со словами:

– А теперь за дело, господа!

Шарль дю Пен оказался действительно серьезным аргументом против тех, кто ратовал за стажеров. Но следующий опыт был удачнее. Англичанин Дейв Робинсон и француз Жан Мартен пришли в гимназию в тот год, когда Рюдигера там уже не было.

Дейв Робинсон быстро установил контакт с ребятами. Он был немногим старше учеников выпускного класса, но из него уже получался неплохой преподаватель. Дейв подружился с Феликсом, через которого и попал в гостеприимный дом Вегенеров. Дейв привел туда своего французского коллегу Жана Мартена. Словом, гостиная Вегенеров порой едва ли не трещала по швам.

Жан предпочитал изъясняться старинным слогом. Свой немецкий он почерпнул из произведений Гёте, не иначе.

– Не соблаговолите ли дать мне отведать вашего варенья?

Это нравилось Феликсу, вскоре так же начали говорить и Дейв с Рюдигером. Бабушку трогали манеры Жана. Свои впечатления она подытожила сакраментальной фразой:

– А вообще-то все французы немножко шалопаи.

Бабушка принадлежала к тем людям, которые склонны чрезмерно типизировать подмеченные индивидуальные черты. Феликсу это претило. Он не пытался спорить с бабушкой, тем более переубеждать. Феликс предпочитал иронию. Он улыбался. Однажды Рюдигер заметил, что у Феликса появился союзник, а именно – Дейв.

Однажды бабушка заговорила о том, каковы, по ее мнению, немцы. Обычная банальность. Немец, дескать, прилежен и пунктуален, любит порядок и чистоту. Рюдигер не усомнился бы в справедливости сказанного, если бы не увидел, с каким выражением лиц переглянулись Дейв и Феликс.

Осенью Дейв, Рюдигер, Феликс и два его одноклассника поехали на побережье Балтики. Франц, самый старший в классе, имел водительские права, в его распоряжении были дряхлый БМВ и ключ от домика под Килем.

Поездка удалась. Правда, домик оказался хибаркой с деревянными нарами. Но путешественники были неприхотливы. А кроме того, они захватили с собой ящик пива. Дейв познакомил их с традиционным английским напитком, о котором Рюдигер сказал фразу, ставшую крылатой: «I can drink sherry like water». [ii]

Поначалу он и сам поверил сказанному, однако ночью подозрительно часто бегал на двор. Следы на снегу подтвердили утром, что лучше пить все-таки воду. Несмотря на закалку, полученную в пивной у Хайнци, Рюдигер плохо переносил алкоголь. Однако друзья не могли но оценить того, что на следующий день он хотя и выглядел бледнее обычного, но не брюзжал и не портил настроения остальным. За обедом он даже снова выпил пива.