Аркаиц Кано - Джаз в Аляске

Без пяти восемь. Ему следовало поторопиться. Было бы крайне неприятно выслушивать здесь громовые раскаты колоколов. Колокола – это закрытые глаза филина. Ragtime bells. Ему не хотелось оставаться на крыше, когда филин проснется. Вот уж нет. Для начала Боб вытащил из левого кармана плаща бутылку с виски – виски всегда на левой стороне, как анархисты, – и одним глотком покончил со всем, что там оставалось. Затем снова закупорил горлышко – говорят, что, если разобьешь бутылку без пробки, жди несчастья, – и отправил склянку в свободный полет. Собор был очень даже высокий. Боб не расслышал звона осколков на мостовой, но без труда себе представил; паром под разводным мостом, ряды легковушек и грузовиков, водители, которые зажигают сигареты и включают радио, чтобы убить время.

До восьми оставалось всего две минуты. Ветер наверху набирал силу. Раздался сухой щелчок – это Боб поднял воротник своего плаща. Потом развязал бечевку на свертке и начал разворачивать засаленную бумагу. На шкале аппарата рядом с цифрами радиочастот были проставлены названия соответствующих станций: «Радио Москва», «Нанси-1», «Прага», «Минск», «Рим-2», «Би-би-си-1», «Би-би-си-2»… Боб взял приемник в руки – чтобы у тебя сохранилось о нас воспоминание, – встал и пристально на него посмотрел, точно разглядывал фотографию молоденькой подружки или коробку из-под датского печенья, наполненную письмами, посланными той же особой: эта штука весила изрядно. Точно так же, как коробка из-под датского печенья, свободная от печенья и наполненная письмами. Боб подошел поближе к краю. Выдержав небольшую паузу, сбросил ящик с этой верхотуры. Почти без размаха, только чтобы радио при падении не врезалось в фасад собора.

Приемник приземлился рядом с осколками бутылки и развалился на тысячу частей. Из внутренностей радиоаппарата вместе с пружинками и проводками без всякого порядка выбирались пчелки – их, должно быть, напугал колокольный трезвон, возвещавший о наступлении восьми часов; наконец-то обретя свободу, пчелы разлетались в разные стороны.

Приглушенное эхо колоколов добралось до Боба, когда тот уже спускался по извилистой лестнице. Он вдруг почувствовал прилив бодрости. На одной из площадок он закурил, затылком ощутив прикосновение холодного камня. Все, что нужно для счастья, – не просить у жизни никакого счастья. Боб подумал, что невезучий отселенный бог в задней части собора уже дочиста опустошил свою чашу с виски. В какой-то момент по дороге к выходу у него возникло ощущение, что ему никогда не выбраться из этого храма. Теперь его взгляд был затуманен сигаретным дымом.

Боб достал пачку из кармана плаща и вытащил одну из двух своих последних сигарет. Примяв кончик о ладонь и оторвав зубами фильтр, он вставил сигарету между губами бога-отщепенца. Затем осторожно зажег спичку и дал богу прикурить. Пока Боб возился с этой сигаретой без фильтра, на него накатило странное чувство, что сейчас он поджигает фитиль, от которого весь город взлетит на воздух. Потом он раскурил и свой погасший окурок. Теперь уж точно – бородатая статуя с дымящейся сигаретой во рту выглядела по-настоящему довольной.

Боб навсегда покинул собор – да, навсегда, навсегда – и вдруг, снова погружаясь в уличную толчею, он услышал мелодию «Now's the Time», которую выводил саксофон Чарли Паркера. Музыка шла из «Белуны». По крайней мере со слухом у него все остается в порядке. Время пришло. Но для чего? Не имело значения. Бобу почудилось, что улицы, которые он оставляет за спиной, охвачены каким-то нервическим возбуждением. Вдалеке прозвучала сирена. Show те way to the next whiskey bar, don't ask why, don't ask why, don't ask why. [40] Шагая по городу, Боб наслаждался вкусом победы на губах. Прохожие спешили в противоположном направлении. Беспокойство, отраженное в их глазах, подсказывало, что в своих прошлых жизнях все они были хромыми лошадьми.

Только не начинай по новой, Боб! Забудь об этом, забудь об этих чертовых лошадях.

«Iris Club» был закрыт, дверь забрана толстыми ставнями. Еще один клуб, приговоренный мафией к смерти. Боб держал последнюю сигарету в зубах, так и не собравшись закурить. Он облокотился на парапет набережной. Через несколько мгновений он снял шляпу и элегантным жестом выбросил ее в море. Пришло время расставаться со всеми галлюцинациями. Now's the time. Прощайся с призраками, дружище Боб, пора. Он осторожно прикрыл глаза и три-четыре раза сморгнул. Теперь он видел всего лишь обычных людей – людей симпатичных и так себе, девчонок с пышным бюстом и девчонок с маленькими острыми сосками, с талиями, достойными быть заключенными в объятия, он видел загнутые носы адвокатов и матовые глаза хирургов с лицом Мануэля де Фальи – в одной руке у них чашка кофе, другой они подписывают заключение о смерти; он видел языки и губы, по которым совсем недавно стекала сперма: их обладатели боялись, что это станет заметно, едва они раскроют рот или поцелуются со своими благоверными. Сейчас Боб Иереги был способен обнаружить в толпе укротителей с львиными усами. Именно этого следа он и должен был придерживаться в дальнейшем.

Боб поднялся в свою квартирку в квартале Боливия. Там оказалось абсолютно пусто. И ни малейшего следа Клары. Боб снова выбрался наружу. Ночь чем-то походила на брюхо паука. Нечто зловещее и тошнотворное. Нечто липкое, мешающее двигаться дальше.

Один взгляд на порт помог ему успокоиться. Боб оглянулся на город. У него возникло предчувствие, что кто-то скоро поставит пластинку на этот исполинский аппарат. Море было проигрывателем, небо – пластинкой. Вот только в небе не было отверстия, чтобы пластинка правильно села на вертящийся круг. Такое отверстие могло бы обеспечить только полное солнечное затмение или, за его отсутствием, револьвер.

Хлоп. Таким револьвером был джаз-клуб «Веluna Moon», а дверь-вертушка на входе представляла собой барабан. Хлоп. Игра в русскую рулетку. Любой человек, входивший в эту дверь, становился пулей крупного калибра. Когда-то Боб был знаком с женщиной, которую сводили с ума вращающиеся двери больших магазинов. У каждого есть своя навязчивая идея, так вот для нее это были двери-вертушки. Хлоп. Однако та женщина была тяжелый случай, поскольку, когда поблизости не находилось подходящей двери, она заглушала свой вращательно-абстинентный синдром, наматывая круги вокруг первого попавшегося столба или дерева. Однажды ей подвернулся светофор с мигающим желтым сигналом, вот она и принялась кружиться. Скончалась на месте происшествия. «Я подхожу к двери в рай, и, как ни странно, она не вертится», – говорят, такими были ее последние слова. Блюз Седара. Боб подумал, не извлечь ли ему из маковых плантаций в своей голове блюз Седара Уолтона, чтобы поддержать равновесие. Однако первое, что пришло ему на ум, – это подсчитать приблизительный вес желтого фонаря светофора. Наверно, килограммов пятьдесят-шестьдесят. Хлоп.