Тонино Бенаквиста - Мясорубка для маленьких девочек

— Мсье Эжен, у меня клиенты, что вам дать?

— Кофе.

— У меня только Legal, уж извините.

Я пошарил в кармане и наковырял кучку мелочи, не больше пятнадцати косых. [13] Имеются в виду старые франки (100 за 1 новый франк). В Леопольдвиле на эти 15 кусков я мог бы скупить все товары, произведенные в стране за день, но здесь предпочитаю не распространяться на эту тему.

— Что у вас там, на верхней полке, — рекламная Lavazza?

— Ага…

И если бы проблемы были только с бакалеей. Но мне еще нужны желатиновые капсулы, чтобы взбодрить Мистигри, а аптекарь, этот тип с саркастической усмешкой, до сих пор уверен, что у негров толстые щеки потому, что они с утра до ночи дуют в трубы. Ну не позор ли для такого ученого человека? Сейчас встретит меня своим любимым присловьем: «Привет, зулус, как жизнь? Не обижайтесь, это я в шутку, мсье Эжен…».

— Чего желает мсье Эжен?

— Отпустите мне в кредит эти штуки с витаминизированными дрожжами?

— Берите-берите, а насчет платы не сомневайтесь — может, хоть чуток разрумянитесь; румянец он и зулусам полезен! (Хихиканье.) Не обижайтесь, это я в шутку, мсье Эжен…

— Мой юный друг, ваша щедрость в отношении меня все-таки не дает права на вольное обращение с географией. Называйте меня хоть «сорко», хоть «фульбе», но только не «зулусом»… Вы промахнулись на пару тысяч километров, с таким же успехом меня можно было бы величать «эскимосом». Хотя я знавал одного зулуса, притом опасного типа, это он научил меня оттачивать…

— Извините, мсье Эжен, я должен сходить за дочкой…

Ладно, я понял, надо плестись обратно домой. Чем больше я удаляюсь от цивилизации, тем горячее благодарю Бога за то, что Он сделал из меня дикаря.

18 часов. Только-только успею проверить свои капканы.

Шесть лесных мышей и кролик — ну что ж, я вполне доволен. Кролик пойдет Султану, бедная животина совсем оголодала, устрою-ка я ей рождественский ужин. А с меня хватит помидоров и пильпиля, [14] Пильпиль — здесь: маисовая (кукурузная) каша. я уже привык. Мне стыдно браконьерствовать и выслушивать ругань окружающих, но будь у меня деньги на прокорм моей живности, я не стал бы изображать траппера, в мои-то годы. К счастью, я хорошо помню охоту в саванне, эти приемы не забываются.

Не успел я ступить на дорожку, ведущую к дому, как прогремел выстрел, и головка лесной мыши, торчавшая из моей охотничьей сумки, разлетелась вдрызг, кровавые ошметки попали мне даже в глаз. Но я продолжать шагать по тропинке спокойно, не пригибаясь и не оборачиваясь назад. Я знаю, кто стрелял. Опять этот подлый мерзавец Лаглод. Слышу его шаги за спиной. Эх, был бы я лет на десять помоложе…

— Ну что, старый хрен, снова наловил себе закуси? Это ты у негров выучился жарить мышей? Я-то думал, они только термитов жрут. Ой-ой-ой, а это что такое? Кролик? Смотри-ка, ты и кроликами не брезгуешь, ишь какой важный стал! А откуда ты знаешь, не сбежал ли он из крольчатника какого-нибудь фермера, а?

— Ты, кретин, сиди-ка лучше возле своей свеклы и не высовывайся. Я хоть и кроткий старец, но, кто знает, вдруг впаду в детство, такое иногда случается. И тогда уж берегись, я могу снова наделать глупостей.

— Это в каком смысле?

— Например, в смысле дротика в глаз, у меня пока еще рука твердая. Ты, конечно, такой же безмозглый, как газель Томпсона, но бегаешь медленней ее.

Его пинок в зад отправил меня в канаву; я ткнулся носом в тину и стиснул зубы, стараясь удержать стон. Но все же нашел в себе силы выкрикнуть:

— Не видать тебе моего участка, как своих ушей, дебил желторотый! И, пока я жив, ты свой рафинадный заводик не построишь. Не хочу тебя расстраивать, но у меня диабет. Думаешь, я буду терпеть круглый год все эти сладкие миазмы? В могилу меня хочешь загнать?..

— Ничего, тебе и так уж недолго осталось, старая кочерыжка. Все знают, что ты сидишь без гроша, по уши в долгах, и участок свой заложил, и лачуга твоя на ладан дышит, и жрать тебе нечего. Мы уже и с мэром договорились, а ты тут как бельмо на глазу, всем осточертел. Мой сахарный завод обогатит наш регион.

Я кое-как счистил с себя тину, страдая скорее от унижения, чем от грязи. Лаглод прав, кругом прав. Долго я не протяну. А в хосписе не жаждут видеть ни меня, ни мою живность.

Пройдя в палисадник, я увидел на земле, под ногами, растоптанную зеленую кашицу. Сознательное убийство, безжалостное и яростное уничтожение.

Ей было всего четыре года. Она никогда не достигла бы взрослого возраста: ей не хватало солнца и воды. Но от нее исходил аромат утопии и ностальгии, от моей nigrescens psifera.

Мистигри обиделся, Кики тоже, зато Султан посмотрел на меня как на живое божество, когда я выложил перед ним кролика. И только Медор, ленивая скотина, с царственным высокомерием проигнорировал приход хозяина, лежа в своей корзине. На него иногда находит такое. Перед тем как лечь спать, я еще раз оглядел свою халупу. Что ж, спорить не стану, времена благоденствия миновали, но здесь все еще вполне прилично. Можно было бы продать один-два охотничьих трофея, например львиную голову или чучело ягуара. Но зачем — чтобы продержаться лишний месяц?

За окном быстро смеркается. Я зажигаю свечу. По ночам, когда мои звери спят, с ней как-то веселее. Электричество мне отключили еще год назад. Ну и плевать. Я встаю с солнцем и ложусь с темнотой, совсем как там. Мне ведь много не надо. Циновку для спанья да миску пильпиля. И мои воспоминания. А уж воспоминаний у меня — вагон и маленькая тележка. Правда, они никого, кроме меня, не интересуют. Но если их перебирать по порядку, одно за другим, можно еще раз прожить целую жизнь.

Сперва мне почудилось, что это сон. Нападение слонов во время грозы. Оглушительный топот, от которого и банту проснулись бы. Но, когда я открыл глаза, жуткий сон не улетучился. В тусклом свете свечи на меня надвигалась бесформенная колеблющаяся масса с отростками во все стороны. Она заговорила, и вот тут-то я струхнул по-настоящему.

— Есть тут свет, мать твою?

Их шестеро. Шестеро мужчин, наугад пробирающихся по комнате в полумраке.

— Не ищите, ток отключен.

Они засекли меня по голосу и окружили в две секунды, совершенно бесшумно. Шесть стволов ручных автоматов пригвоздили меня к циновке. К счастью, я еще был полусонный.

— Эй… спокойно, ребята… спокойно… Вам не кажется, что вы взялись за дело чересчур ретиво? Последний раз я видел такое в Нигерии.

— Вы и есть Эжен Ван Нюйс?

— Да.

Один из парней облегченно вздохнул. В этом вздохе чувствовалось настоящее счастье. Не знаю ни одного человека в северном полушарии, кому я мог бы внушать такое чувство.

— Слушайте, что если вам снять маски? Мы могли бы познакомиться. И я бы угостил вас сенегальским чаем. Это такой ритуал, который длится целую ночь; чай пьют семь раз, и под конец от него дуреешь, как от спиртного, это очень способствует беседе.