Елена Сазанович - Перевёрнутый мир

– Ну, будьте же тогда исключением. Счастливым исключением.

– Данечка, Даня, – Марианна Кирилловна легонько похлопала меня по небритой щеке. – Живешь в основном там, где жить привыкаешь. Даже если привыкаешь к самому дурному. И потом, – она неожиданно рассмеялась и даже помолодела, – кому мне здесь шить костюмы? Ваше зверье, ваши пернатые и эта моя сирень в костюмах не нуждаются. Они совершенны. В костюмах нуждаются люди. Вы заметили, как часто любим мы менять одежду? Это потому, что не уверены в себе. А те, кто становится артистом, не уверены и недовольны втройне. И пытаются это компенсировать игрой в чужие жизни… Зверям и птицам это не нужно. И вам, Данечка, наверно, тоже. Вы все время, сколько я вас знаю, в одном и том же оперенье. Вы, как они… И все же, право, жаль, что я так и не сошью вам костюм лесного бога.

– Идемте, Марианна Кирилловна, я вам покажу лесных богов. Они не нуждаются в костюмах. И совсем на меня не похожи.

И в который раз мы шли прогуливаться по лесным тропам. Я рассказывал о цветах, деревьях, птицах и зверях. Об образцовых лесосеках, на примере показывая, как рубить лес с минимальным ущербом для него. Жаловался на самовольные порубки, на браконьеров. С пылким убеждением говорил о том, что хорошо знал. Лес был моим домом, где я родился в семье лесника. И, наверное, умру здесь… Так мне тогда казалось. А потом я слушал Марианну Кирилловну, которая с не меньшим вдохновением рассказывал об огнях Большого города. О его кознях, его недружелюбии, его страхах. И мне казалось, она очень тоскует о нем.

– Как странно, Данечка, там выживают, а здесь живут. Хотя, казалось бы, по логике вещей и природы, все должно быть наоборот. И все-таки жить бы мне хотелось только там. А вот умереть…

Мы остановились но пригорке, усыпанном белыми ромашками. Солнце медленно уплывало вниз, за горизонт, оставляя красные полосы на мягком лиловом небе. Бабочки кружились возле цветов и звонко стрекотали кузнечики. Мне запомнился этот вечер, и этот закат, и это прощание. Тогда я еще не знал, что навсегда.

– А вот умереть, – задумчиво повторила Марианна Кирилловна, – наверно, я бы хотела здесь. Могилы людей должны быть рассыпаны по полям, лесам, возможно, морям. Это как-то естественнее. Только не в городах. На природе смерть выглядит вовсе не страшной и даже логичной. А в городе нужно жить и выживать. Вы не находите?

Я пожал плечами, собираясь уже возразить, но она прервала меня:

– Не отвечайте. Вам еще рано думать о смерти. И все же умереть здесь было бы верным. Здесь каждый день что-то рождается, что-то умирает, но это не выглядит трагедией. Напротив, это предстает панорамой вечной, беспрерывной жизни.

– Пожалуй, – согласился я. И наклонился возле зеленого лопуха, на котором уютно примостилась маленькая желтенькая букашка. – Этому жучку жить всего один день.

Марианна Кирилловна наклонилась вслед за мной, внимательно разглядывая насекомое.

– Подумать только. Всего один день! Впрочем, этого бывает достаточно, чтобы ощутить всю полноту жизни. А бывает – и всей жизни мало, чтобы ее понять.

– Приезжайте на следующий год, Марианна Кирилловна. Я вас буду ждать.

Ее морщинистые щеки запылали. И она мило улыбнулась.

– Спасибо, Даня. Как ни странно, но вы, пожалуй, единственный человек, кто меня где-то ждет. Вот видите, мне не хватило целой жизни…

Подул легкий ветерок, букашка соскользнула с лопуха и растворилась в зеленой траве. Солнце по-прежнему катилось все ниже и ниже, оставляя за собой на небе алые следы.

А на следующий год, когда я принес охапку сирени в ее номер, маленькая шустрая горничная сказала, что Марианна Кирилловна не приедет.

– Не понял, – машинально ответил я, ставя цветы в трехлитровую банку.

– Да умерла твоя костюмерша. Царство ей небесное. – Горничная проворно перекрестилась.

Я сидел в номере Марианны Кирилловны, тупо уставившись на цветы.

А ведь мне казалось, что так будет из года в год – она приедет и увидит на тумбочке пышный букет сирени. Я по-прежнему слышал ее приглушенный тихий голос: «Данечка вы так похожи на лесного бога».

Я-то думал, что законы жизни везде одинаковы. Что за зимой идет лето, за дождем – солнце, и на голых ветках появляются почки. А потом все умирает, чтобы родиться вновь. Но Марианны Кирилловны уже не будет никогда. Ее похоронили в большом городе, хотя она и считала это нелогичным. Мне почему-то все время казалось, что похоронена она именно здесь, в этих местах. Возможно, потому, что я оказался для нее единственным близким человеком на этой земле. Единственным, кто ее по-настоящему жалел и любил. Я вдруг понял, что могилы не там, где похоронен человек, а там, где его всегда будут помнить.

Вечером я сидел в сторожке и поминал домашним калиновым терпким вином свою костюмершу.

Ветер усиливался. Громко и настойчиво барабанил в окно резкий дождь. Тихо и печально выл Чижик. Вдруг раздался грохот фрамуги, посыпалось разбитое стекло, и я услышал на улице сильный треск. А потом в одну минуту все стихло. Я выскочил на крыльцо. Под окном лежал раненый ветром куст сирени. Талисман костюмерши. Я стал быстро срывать под не утихающим дождем ветки с цветами. А утром отнес еще влажную сирень на пригорок, где мы прошлым летом прощались с Марианной Кирилловной, и бросил букет на траву. В сиреневых цветах заиграло весело солнце. Мне по-прежнему казалось, что похоронена она была именно здесь. Потому что это логично. Я нашел цветочек с пятью лепестками и проглотил его. Но желания не загадывал. Это была по-прежнему ее сирень, и ее желание, которое она мне так и не раскрыла. Но которое все же сбылось, даже после ее смерти…

Почему именно теперь, глядя на испачканное золой лицо незнакомки, я вспомнил костюмершу? Наверно потому, что девушка, как и Марианна Кирилловна, пришла из того, другого, непонятного и нежеланного мира. И пыталась, сама не ведая того, меня им заразить.

– Вы испачкались, – улыбнулся я девушке.

Она с аппетитом, как и положено на свежем воздухе, поглощала картошку с сочными помидорами и кусочками нежной грудинки.

– Ничего более вкусного в жизни не ела, – по-детски сказала она, угощая остатками сала Чижика. Но тот почему-то заупрямился и не брал из ее рук.

– Вот и все, – я затушил остатки костра и убрал мусор в рюкзак. – Идемте, я вас провожу.

Мы вышли на широкую лесную тропу. Нам было не о чем говорить, ведь мы были совсем незнакомы.

– Ну что ж, тогда познакомимся, – ответила на мои мысли девушка.

Я узнал, что ее зовут Лида, что она студентка театрального, что приехала сюда впервые, по настойчивой рекомендации бабушки.

– Вы бы знали, Даник, как она расписывала это место! Словно это маленький рай в окружении бесконечного ада.