Елена Сазанович - Перевёрнутый мир

Однажды, в очередной раз решив сбегать за пивом и уже распахнув дверь, я вдруг увидел перед собой Дана. Он стоял посреди лестничной площадки, низко опустив голову, и мял в руках клетчатую кепку. Словно кого-то похоронил. Он не почувствовал мой взгляд. Он даже не услышал скрип двери. Он ничего и никого не замечал вокруг себя.

Я уже хотел воспользоваться моментом и тихонько смыться, но не смог. И не потому, что совесть не позволяла. Похоже, она уже позволяла мне все. Просто когда-нибудь я должен выполнить грязную работу, которую мне поручил Лютик. В конце концов, руки легко отмываются мылом.

– Дан, – тихонько окликнул я парня.

Он вздрогнул. Медленно повернул голову в мою сторону. И его очки блеснули. Похоже, у него в глазах были слезы. Этого мне еще не хватало! Похоже, предстоял очень трудный разговор. И я с трудом выдавил:

– Проходи.

Он машинально переступил мой порог. Я усадил его в кресло. И старался подыскать нужные слова. Хотя бы первое слово. Мне казалось, от первого слова зависит все. Но неожиданно он сам нарушил молчание:

– У Риты умерла собака. – Он сглотнул слюну. – И она меня прогнала. Словно это я… Но я ни в чем не виноват! Я сделал, что мог! Его невозможно было спасти!

Он смотрел на меня близорукими глазами. И его лицо было таким юным, беззащитным. Он искал защиты у меня. Я же никоим образом не ожидал, что удача так легко поплывет в мои руки. Похоже, парень сильно влюблен, и можно теперь легко сыграть на его чувствах.

– Ужасно жаль Джерьку, – выдавил я. И попытался выдавить в придачу слезу. Вдруг я почувствовал, что начинаю играть. Слеза не выдавилась. Похоже, я еще не достиг того уровня мастерства, который недавно критиковал Лютик.

– Ужасно жаль Риту, – Дан опустил голову и смотрел невидящим взглядом на мой персидский дорогой ковер. Ковер и впрямь был красивый.

Я приблизился к парню и положил руку на его плечо.

– Ты трудное время выбрал для любви, Дан. Рита похоронила лучшего друга. Когда хоронишь друзей, не сразу хочется найти им замену. Но это не означает, что она не нуждается в поддержке. Если ты сможешь… – Я запнулся. У меня чуть не сорвалось с языка «воспользоваться этой минутой». Но я вовремя удержался от откровенного цинизма. – В общем, если ты сможешь в этот трудный час поддержать ее, потом она обязательно оценит твою поддержку. И поймет, что ты и есть настоящий друг. И ее боль потихоньку уйдет, поверь мне. Я знаю, что говорю.

В глазах Дана появился оживленный блеск. Мои слова постепенно согревали его. Он оттаивал.

– Вы так думаете?

– Я не думаю, я уверен. Поверь, я тоже терял друзей. И мне было очень и очень тяжело.

– У вас умер друг? Вы же так еще молоды.

– Нет, хуже. Он не умер, он пропал. Его невозможно было даже похоронить. А это самое страшное, когда друг растворяется в неизвестности. И непонятно, где его искать. И ждать становится невыносимо. Потому что для ожидания не обозначено время. Ждать вне времени – это пытка.

Я говорил о Чижике. Я с трудом вспоминал свою собаку, ее рыжий окрас, ее умную лисью морду. Я с трудом вспоминал, как она радостно лаяла, встречая весну.

– Ваш друг так и не вернулся? – вывел меня из мучительных воспоминаний Дан.

– Что? – вздрогнул я. – Да, так и не вернулся. Не все возвращаются. И я устал прислушиваться к скрипу калитки.

– Калитки? – удивился Дан.

– Это образно, – спохватился я. И улыбнулся. – Учись с полуслова понимать метафоры. Ты же писатель.

Пожалуй, я зря упомянул про писателя. Но Дан даже не отреагировал на это замечание. Похоже, он забыл про всех писателей и режиссеров, вместе взятых. Он видел и помнил лишь Риту, которая похоронила своего лучшего друга.

– А у вас появились новые друзья?

– Наверное, – я пожал плечами. – И все же так хочется иногда всех послать к черту и услышать скрип калитки под окном. И встретить его, единственного, и сказать: «Слава богу, ты вернулся. Я так устал. И так много понял за время твоего отсутствия. Теперь все, все, все у меня будет по-другому. Потому что вернулся ты…»

Я говорил быстро, глядя на красивый персидский ковер. Я говорил себе. И уже понимал, что говорю только о Ростике. Впрочем, я имел его в виду изначально.

Похоже, Дан плохо понимал меня. И вновь осторожным словом перебил мои беспорядочные мысли, в которых я заблудился, словно бережно взял за руку и вывел из темных чащоб на прямую дорогу.

– Мне кажется, он обязательно вернется, ваш друг. – Уже Дан дружески положил руку на мое плечо. Уже он меня утешал. – Я вижу, Ростислав Евгеньевич, что у вас теперь трудное время. Вам тоже нужна поддержка, как и Рите.

Я поднял на него измученное небритое лицо. К черту! Мне хотелось кричать, в отчаянии топать ногами и безжалостно вышвырнуть парня вон. Мне ничего не нужно! Мне нужно, чтобы меня оставили в покое! Раз и навсегда! И тем более он! Ему вдруг вздумалось меня поддержать! К черту! И нечего жалеть этого очкастого мальчишку. В конце концов, он сам виноват, если не умеет постоять за себя!

Я непринужденно улыбнулся. Я был сама доброта и внимание. Я почувствовал себя в шкуре Лютика. Наверно, я научился играть.

– Ну что ты, все у меня хорошо. А ты… Ты иди к Рите. И ничего не бойся. Я же вижу, ты ее любишь. И она, сама того не понимая, очень нуждается в тебе. Нужно уметь и бороться за любовь, и прощать любовь, и ждать любовь. – Я похлопал его по плечу, осторожно выпроваживая за дверь.

– Спасибо, – выдавил с чувством Дан. – Если бы вы знали, как сегодня мне помогли.

Этого я уже выдержать не мог. Еще чуть-чуть, и я готов был поколотить Дана. Но я выдержал, до боли сжимая в карманах кулаки. И вновь улыбнулся открытой чистой улыбкой. Разве что не было камня за пазухой.

– Да, кстати, Дан, – словно невзначай что-то вспомнив, небрежно сказал я. – Это насчет твоего рассказа. Ну, ты помнишь.

Он недоуменно посмотрел на меня. Он, похоже, уже ничего не помнил. Любовь отшибает память. Это был еще аргумент против любви.

– Что? – Он поправил очки на переносице. – А, да, конечно. Вы не волнуйтесь за меня, Ростислав Евгеньевич. Я понимаю, что вам тоже нелегко. Так что… Ну, в общем, не стоит за меня хлопотать. Вам и самому достается в жизни. И потом, я ведь сам должен за себя постоять. В конце концов, у меня еще есть тысячи идей в запасе. Так что вы не волнуйтесь, если ничего не получится… А ваш друг обязательно вернется. И не важно, что время его возвращения не обозначено. Может быть, так даже лучше. Может быть, это шанс, чтобы вернулись вы… И он вас где-то ждет…

– До свидания, Дан. – Я был на пределе. Этот умник доводил меня до истерики. Мои нервы не выдерживали и вот-вот могли лопнуть.

Дан переступил за порог и резко оглянулся.

– Только мне не нравятся ваши глаза, Ростислав Евгеньевич. Мне кажется, они другие. Но что в них – я не могу прочесть. Наверно, усталость. Но усталость имеет столько значений…