Василий Коростелев - Год 50-й: Расти из пепла

– Надо подумать, – говорил Юра, чего нам собственно, не хватает?

– Выпивки и баб, – глубокомысленно изрек Митька, и тут же посмурнел лицом, сестру наверно вспомнил.

– Оружия и патронов много, с едой для людей тоже вроде порядок, а вот кони скоро останутся без сена, да и овса дня на три осталось. Через пару недель зарядят дожди, и тогда сидеть – куковать будем. Лошади на голодном пайке, да и зверья много не добудешь, зайчатина уже в печенках сидит, – перечислял я неудобства статичности нашего положения (вот ввернул словечко, не я – Юра). Про месть и возможность спасения сестры Митяя мы тоже думали, но пока вслух идей не высказывали, рано прыгать голой попой на ежа.

– Значит так и порешим. Ты, Митяй, с Юрой поедете на тракт. Где находится Ярмарка ты знаешь, возьмете патронов на продажу. А все обработанные шкуры сдадите старому Изе, сошлетесь на меня, а то облапошит [7]. Я на рябиновский хутор съезжу на разведку. Дальше пошло обсуждение деталей предстоящей разведки – сижу, слушаю, говорю свое веское слово, и тут показалось, вроде лошадки забеспокоились, а опять волчата пытаются до мяска добраться, да там и медведю нечего делать, конюшня бревенчатая, на крыше тоже бревна… додумать я не успел. Раздался грохот, как будто на крышу конюшни упала соседняя сосна… Я первым оказался у нашей смотровой щели, заменяющей нам полноценное окно, и чуть не остался заикой…

Встав на задние лапы и передними чуть не доставая середины ската крыши, какая-то зверюга драла громадными в два моих пальца длиной когтями убежище наших коников. Я, кинувшись в угол, схватил свой всегда заряженный дробовик. Ребята бестолково толкались у окошка, пытаясь что-то рассмотреть в темноте безлунной ночи. Дуплетом жахнув в серо-желтую фигуру я пытался быстро перезарядить ружье, и в это время раздался такой рев, что уши заложило, затем последовал удар по стене избушки, такой силы, что содрогнулось все строение, но рев стал стихать, удаляясь вглубь леса.

– Что это было? – Юрин голос слегка подрагивал, мы с Митькой переглянулись, он пожал плечами.

– Кто знает… Я раньше таких не встречал, похожа на рыжую кошку, выросшую с небольшой дом. Такой кошаре в лесу не выжить. Наверняка ее прогнали из других мест, – авторитетно сказал я.

– Ладно, давайте спать. Ночью не придет, а по утряне сами на нее поохотимся – добавил я, позевывая.

Темнеет. Сижу я, значит, на скраде [8]. Скрада в данном случае – это дуб, на толстом суку, прислонившись к стволу которого, я и сижу уже второй час. Утром мы разделились, я пошел по следам кошки, а Митька за приманкой. Юру на хозяйстве оставили. Да котик не маленький, это ж в каких краях он обитал? Для прокорма такой животины каждый день по кабанчику средней упитанности потребуется. Ради интереса я встал двумя сапогами в след зверюги… уместились. Все же я его вчера изрядно подранил. Пока от его лежки шел кровавый след, не терялся, и вот теперь я сижу в двухстах шагах от его лежки, по ветру от приманки. Митьке утром повезло, кабанчика подстрелил, притащил. Патроны у меня заряжены подпиленными пулями, и с тридцати метров я не промахнусь. Взошла луна и похолодало, как раз в это время котик и вылез из кустов на поляну. Принюхиваясь, и припадая на заднюю лапу, он приблизился к кабану, тихо мяуча, будто жалуясь.

Выстрел разорвал тишину ночи, затем другой, и кошка забилась в судорогах, взвывая прелую листву и мох… К заимке я подошел под утро, усталый, но довольный. Сбросив тяжелую шкуру, попил чайку и завалился спать, пускай Митька шкуру обрабатывает. Проснулся я после обеда, в хате никого не было, в приоткрытую дверь тянуло свежим ветерком, и солнечные лучи освещали квадрат стены, противоположной от двери. Выйдя во двор, я увидел в первую очередь шкуру, подсыхающую на высокой ветке дуба. По моему прикиду она достигала шести метров от кончиков лап до основания хвоста… Тут и ребята нарисовались, принесли дубовой коры и калганного корня для дубления. Пускай сами занимаются, пойду чайку приготовлю, ах этот дедовский чай, ни у кого такого не пил. Он смешивал нарезанные листья смородины, дикой малины, и земляники. Сушеные на решетке, при очень слабом огне. Добавлял сушеные плоды черемухи, шиповника и ягоды земляники и говорил, что такой чай от всех болезней лечит. Дед всех лечил. Ещё он был единственным учителем в поселке, даже детей Азиза грамоте обучал, а они его сдали потом, вот и верь после этого людям.

Я ушел на рассвете следующего дня, ребята остались, надо было шкуру довести до товарного вида, да им и ближе добираться до тракта, чем мне до Рябинового хутора, шел не спеша, вел Ворона, и обдумывал чем смогу заинтересовать хуторян. Дни в последнее время стояли ясные, ночью подмораживало слегка, но все военные действия возможны только дней через сорок, когда просохнет земля. Да еще не знаю, как воспримут они наши предложения, не посылали ли совхозные карателей и к ним?

Добираться с учетом привала мне только по лесу больше суток, а там еще полчаса по дороге легкой рысью, и я на месте. Нет, по дороге от нашего поселка, на Вороне я доскакал бы часа за три, но встретится с патрулем совхозных мне «не улыбалось». А с лошадью по лесу несподручно добираться, но не оставишь же Ворона одного? Вон, какие зверюги по лесу шастают. Так в неторопливых мыслях, внимательном выборе пути и осторожном шаге и закончился день. Сидя вечером у костра, я прихлебывал чай и размышлял о вчерашнем разговоре с Юрой.

– Вот скажи, почему мы сами ничего не производим? Дед рассказывал, что до катастрофы люди производили много товаров, строили большие дома и оружие делали о-го-го, какое…

– А сейчас просто техники такой нет, да и людей не в пример меньше осталось, – сказал Юра.

– Ты думаешь, все погибли от катаклизма в один день? – продолжал он, – Нет, люди были очень изнеженными и потому, думаю, половина всех погибших вымерла, не приспособившись к суровым условиям. Я, в общем-то, с историей знаком, читал старые сохранившиеся книги. Вот на этой немного известной нам сохранившейся территории, пять веков назад проживало семь миллионов человек, а перед катастрофой уже в десять раз больше. Сейчас же дай бог триста тысяч наберется. Нас мало, Степан, и у нас нет центрального управления. И всегда находятся такие, кто предпочитает принцип – легче отнять, чем произвести самому, поэтому мы пользуемся старыми материалами и продукцией пятидесятилетней давности… Но скоро халява кончится, когда-то произведенная продукция конечна, я заметил, что в последнее время ужесточилась борьба за нее. Да и за личные людские ресурсы – подразумевай женщин, как более главную половину в воспроизводстве человеческого рода. Умные мелкие феодалы понимают это уже на уровне инстинкта, они пошли дальше, начали охотиться за головами.