Александр Ермак - Накафельные рисунки

На одной из станций пьяный проводник пересадил ее в никуда не идущий вагон. Окоченев, девочка вышла из него и, оглянувшись, не нашла ни одного поезда вокруг. Шагнула на тропинку, пересекающую рельсы. Добрела до большого здания и постучала в окно с нарисованной рожей, похожей на опухшее лицо последнего из виденных ею проводников.

По причине сильного мороза приблудную девочку без документов взяли истопником в школу. Она колола чурки, засыпала уголь, топила огромную как паровоз печь, а между делом посещала уроки.

Намаявшись за день, девчушка укладывалась в своей кочегарке на старом диванчике. Но крысы редко давали ей поглазеть на сны вволю. Жирные твари были не прочь полакомиться ее молоденьким мясцом. И подчас целыми ночами она бросала в них кусками угля, отбивалась кочергой. А потом шла в класс, куда ее зачислили под именем Насти Воронцовой – как бы дочери умершей осенью истопницы четвертого разряда.

В ватную от недосыпа голову Насти с трудом лезли мудреные префиксы и тангенсы. Больше всего на уроках ей нравилось дремать. Но одноклассные мальчишки и девчонки были не хуже крыс. Стоило ей закрыть глаза, как они тут же щипали, пинали ее. А еще плевали прямо в лицо:

– Погасим головешку, погасим головешку…

Настя и в правду была похожа на головешку. Угольная пыль, сажа крепко въедались в кожу. Сколько она ни мылась, ни терла себя мочалкой, а то и пемзой, ничего не помогало. Лицо Насти лишь светлело на несколько часов, а потом в кочегарке к нему намертво приставала новая чернота.

А девочки с каждым годом приходили в школу все наряднее и ухоженнее. И мальчики как-то по другому стали смотреть на них. Только на Настю по прежнему плевали:

– Погасим головешку, погасим головешку…

Она боялась выходить из школы. Стоило только показаться на улице, как на нее тут же накидывались злые дети, только и ждущие, когда рядом не будет учителей. И потому Настя не ходила даже в магазин. Ела то, что приносили учителя из дома: недохлебанные щи, кашу, спитой чай. Ей ведь не много надо было, даже несмотря на то, что работать у печи приходилось на всю катушку, без выходных. И дивились учителя, глядя как она становилась сытой от двух-трех ложек похлебки:

– Девчонка будто святым духом питается…

И запал ей в голову этот святой дух. В школьной библиотеке нашла она книгу о нем. Взяла к себе в кочегарку на прочтение. И как-то вечером, загрузив печь углем, устроилась с книжкой на своем диванчике, но начать читать по складам не успела. За дверью раздались тихие шаги. В кочегарку вошел молодой учитель Аполлионарий. Он всего несколько дней назад приехал по распределению в их школу – преподавать искусствоведение. Родом был из какого-то другого далека. Никого еще в местечке не знал. Потому и задержался в тот день в школе:

– Как живешь Настя?

Чудно было девочке, что кто-то интересуется ее жизнью. И от смущения Настя не ответила ничего. А Аполлионарий, пройдясь по помещению, остановил свой умный взгляд на книге о святом духе:

– Правильно. Душа в человеке главное.

Потом он обнял, прижал к себе оцепеневшую вдруг Настю. Повалил ее на старенький скрипучий диванчик. Стащил нехитрую одежонку. И сделал ей больно.

Уходя, Аполлионарий подарил ей большую шоколадную конфету. Настя сунула сладость в рот, но неожиданно ее стошнило. И еще раз, и еще.

Ее просто выворачивало наизнанку. И отпустило только под самое утро. И она уснула на своем испачканном диванчике, запрокинув утомленную голову на книгу о святом духе.

Аполлионарий заходил теперь к ней как по школьному расписанию: два раза в неделю. Раздевая ее, шептал:

– Ты понимаешь, жениться я на тебе не могу. Хотя люблю тебя, не сомневайся. Но мне надо вернуться в большой город. Там у меня друзья: артисты, художники, режиссеры… А ты здесь… На, возьми, возьми конфетку…

И засовывал ей.

К весне года она забеременела, и в связи с окончанием отопительного сезона ее уволили.

Настя, не долго думая, села в первый попавшийся поезд, оказавшийся грузовым и следовавшим далее без остановки. В пути у нее кончилась вода, но спрыгнуть на ходу она не решалась. Смотрела под откос, и голова у нее шла кругом.

Во время разгрузки Настю нашли еще живой. Вызвали дежурного по станции старшего сержанта. Тот, вздохнув и составив протокол, отвез ее в больницу.

Когда она пришла в себя, доктор в белом халате высказал:

– Тебя спасли, а ребеночка в этот раз не получилось…

Он приснился ей в ту ночь, этот маленький мальчик с лицом Аполлионария. Дите шло навстречу и жевало большую шоколадную конфету. Настю стошнило.

– У вас аллергия на шоколад, – поставил диагноз доктор, исследовавший сто грамм ее крови, – следствие какого-то сильного отравления. Не припоминаете?

– Нет…

После выписки Настя зашла в несколько попавшихся по дороге школ, но нигде истопники не требовались:

– Тепло на улице-то. Да и нет у нас своей котельной. От общей трубы топимся…

Устав, она присела на ступени магазина. Кто-то бросил ей монету, затем другую. Поняв, что ее принимают за нищенку, Настя подскочила. Швырнула монеты наземь и пошла прочь. Намаявшись же и проголодавшись, вернулась. В сумерках на ощупь нашла монеты, которые к счастью никто не заметил. Купила себя беляш. Ей ведь немного надо было.

Ночевать Настя пошла на вокзал. Дежурный по станции старший сержант тут же задержал ее для проверки документов. Привел к себе и, смилостивившись, налил чая без сахара.

Когда Настю сморило на скамеечке для задержанных, милиционер залез на нее. Она чувствовала это сквозь сон. Но не просыпалась – не крыса все-таки, до смерти не замучает.

Утром старший сержант растряс задержанную и оплодотворенную:

– Меняюсь я. Уходить тебе надо. На вот…

Он протянул ей большую шоколадную конфету с биркой «Вещ. док № 2370».

Настя затрясла головой. Сержант насупился:

– Бери, говорю. Кусай…

Настя сунула в рот конфету. На выходе из дежурки ее стошнило.

За мытье туалетов ее взяли в пассажирский поезд. В Большом городе Настя вышла в своей одежонке, пропахшей кочегаркой, больницей, нужником и скитаниями.

– То, что надо, – одной рукой зажимая нос, другой указывая на нее, проорал у Насти над ухом мужик в шляпе…, – забирайте…

Ее посадили в машину и повезли по городу. В каком-то большом доме с кучей людей и фонарей Настю раздели, помыли, одели в чужие, но чистые обноски.

– Клади ее возле урны, – кричал мужик в шляпе, – Мотор! Дворник пошел…

Настя заснула в тепле огромных ламп. Вечером ее разбудили и, сунув в руку несколько бумажек да коробку шоколадных конфет, вытолкали за дверь.

Настя шла по большим и чистым улицам. Выспавшаяся и также чистая. На ее обноски никто не обращал внимания. Да и не были они никакими обносками. Разглядела Настя, что это совсем новое платье. Порезанное только зачем-то ножницами.