Игорь Чубаха - Злаки Зодиака, или Ижица-файлы

Сперва ответом Чеку была глухая тишина, такая шершавая и душная, словно в высохшем аквариуме. Но вот где-то среди закоулков лабиринта раздался замогильный скрип, послышалось сухое шарканье, и в обманчивом свете перед посетителями предстал продавец. Обрюзгший, с всклокоченной невразумительного цвета шевелюрой и бегающими, горящими лиловым огнем глазами. И необходимо было очень постараться, чтобы принять лиловые всполохи за радость при встрече с потенциальными покупателями.

– Ну, че надо? – угрюмо потер продавец шею пятерней, словно по шее плакала веревка. На правой щеке рдел вытатуированный трилистник, а тень у вышедшего к гостям аборигена казалась несколько темнее, чем положено, и какого-то неправильного оттенка.

– Да это же я – Чек! Разве не узнаешь? – засуетился двухметровый, – Чека все знают! Чеку все процент отстегивают! Гляди, я тебе клиента привел? Привел. Значит, с тебя процент.

Продавец окатил вниманием с головы до ног стоящего в плотной тени Максима и сипло прогундосил:

– Не клиент это. Ты исаявца приволок.

– Хляст, да ты че?! – искренне возмутился Чек и щедро выдохнул запах бланшированной скумбрии. Брови встали ежиком, желтое лицо напиталось дынным рассолом. Долговязый поклонник Боба Марли был оскорблен в лучших чувствах. Ноги от негодования принялись расчесывать пол, с бушлата на картонные пачки чая посыпались брызги, за всю трудовую жизнь никто так облыжно Чека не обхаивал, – Ты совсем здесь со страху поехал? Какой это тебе исаявец? Это – клиент. Он – конкретный человек. Скажи ему, клиент! – от визга Чека кофейные банки зарезонировали, будто в них разбудили консервированное эхо.

Максим не поторопился выбираться на жидкий свет из конденсированной тени. И что-либо объяснять не поспешил. Его ноздри дразнил аромат кофе, а мысли были остры, как листья осоки. Из-за опоздания Алины базовый план накрылся медным тазом, и Максим готовился к сольному номеру.

– Ты здесь, Хлястик, скоро совсем долбанешься от страха! – неиствовал Чек, – А, может, ты решил процент зажать? Так и скажи – решил процентом не делиться! Только с Чеком такие шутки не катят! С Чеком все процентом делятся. Я тебе клиента привел? Привел. Значит, с тебя процент!

– Тише ори, всю моль в доме перепугал. Пусть он сам докажет, что не угодник, а честный граальник, – сипло оборвал посредника продавец и тоже отступил в непроглядную и вязкую, будто гудроновая смола, тень, только остались лилово пылать два глаза.

Максим продолжал молчать. Будет правильным добавить – высокомерно молчать. Не объяснять же этим двум шарахающимся собственных ангелов-хранителей персонам, что Максим еще банально не придумал, как повести себя дальше. Также учтем, что в тесном лабиринте магазина Максим, случись что, окажется в весьма плачевном положении. Например, если его обшарят и надыбают или радиомаячок, или жетон. Прямо здесь, на трехкилограммовом пакете чая захотелось размашисто написать Алине выговор с занесением в личное дело. Будет правильным добавить – строгий выговор с занесением.

– Эй, понтифик, так не пойдет, – продолжал накаляться Чек, – Я к тебе с нормальным человеком, реальным и щедрым по деньгам, а ты полное хамства мусорное ведро нам под ноги. А если я тебе глаз высосу?!..

И тут произошло что-то незримое. Что-то в ситуации мгновенно изменилось. Хотя продавец не сделал ни малейшего движения, Чек вдруг заткнулся и отступил на еще один шаг к выходу. И даже на какое-то время прекратил раздражающе дрыгать ногами.

– Мне нужны Злаки Зодиака, – процедил Максим, время которого, кажется, пришло, – Злаки Зодиака. Много, пять-шесть килограммов сушеных Злаков Зодиака, – кроме прочего следовало не позволить сдувшемуся Чеку вспомнить, что он не получил отзыв на пароль: «Эй, приятель, ты тащишься от Боба Марли?».

– Нету, – равнодушно зевнул продавец, спрятав лиловые зарницы зрачков под морщинами век, чтобы не выдали. Но трилистник на щеке откровенно налился фиолетовым соком.

– Эй, понтифик, он платит по долларию за одну сотую грамма!!! – аки боксер, запрыгал на цыпочках за спиной Храпунова оправившийся и вновь оживший неугомонный Чек. И чуть не обрушил стеллаж с коричнево-малиновыми банками чего-то, без чего кофеманы не мыслят жизни.

– Не подвезли, – равнодушно отпасовал продавец, как бы обозначив движением бедра, что грузное тело вот-вот развернется на сто восемьдесят градусов и отчалит. А сделки не будет, потому что хозяину круглосуточного заведения ни фига не интересны ни доллар за сотую грамма, ни даже доллар сорок шесть центов (такие цены приняты в светском и дорогом Копенгагене).

Максим вдохнул, выдохнул с оттягом, будто занимается Цигун, и, нажимая на каждое слово, сделал предложение, от которого нелепо отказаться:

– Ты поищи... Меня устроит и толика малая от той травы-муравы, которую для Богдухана припасли. Плачу по два бака за запятая-ноль-один грамм.

– А гребись оно все петушком! – пятки Чека прошибла восторжено-чечеточная дрожь.

Продавец выдержал длинную, как крысиный хвост паузу, и в голосе его заелозили нотки колебания:

– Откуда проведал про пятьсот Богдухановых кило?

– Не пятьсот кило, а три тонны. Недостачи в пять-шесть килограммов никто и не заметит. Усушка, утруска… А узнал от сороки-босоркани, – играл Максим надменную брезгливость, – Богдухан – известный скупердяй, всегда свом платит по минимуму. А я предлагаю солидный приработок. Потом разбегаемся, забыв о друг друге до скончания веков.

– Откуда я знаю, что ты не угодник? – Веки неторопливо поползли вверх, и снова лиловые зайчики пытливо запрыгали по фигурам гостей. Трилистник на щеке вдвое увеличился в размерах против прежнего.

– От вервольфа. Могу два перста к портрету Гребахи Чучина приложить.

– Да уж лучше приложи, любезный, а то мало ли, кто шляется, – закивал лиловыми огоньками из мрака торговец.

– Лады, только метро откроется, спустимся, и приложу. А пока... – сыпалась ложь изо рта Максима, а в висках пульсировало категорически иное: «Где же Алина? Где же прикрытие?!».

Что произойдет, если Максима раскусят? Может, два бойца незримого инферн-фронта стукнуться об землю, обернутся ночными бабочками и упорхнут в прекрасное далеко. А может, изловчатся и стукнут об землю Максима, и одним пламенным борцом с нечистью станет меньше. Как минимум, Богдухан в обоих вариантах останется в победителях.

– Зачем же ждать до полшестого. У меня и самого портрет сыщется, – жарко дохнул хозяин, приблизившись почти вплотную. В этакой тесноте – крайне опасная позиция.

Максим беззвучно заскрипел зубами, словно неосмотрительно пощекотал ежика и теперь придется бороновать впившиеся в любимую плоть иголки. И кроме обыкновенной досады и обыкновенного страха – мамочка, что сейчас начнется! – рыболовным крючком в мозговые доли фетрового кренделя впился беспристрастный вопрос: «Куда это Максим Храпунов попал, если здесь запросто хранят портрет Гребахи Чучина?» И еще оставалась надежда – вдруг его берут на эманации?