Виталий Бернштейн - Долгий полет

Ромка ухмыльнулся, облизнул толстые губы.

– Эх, дружище, в нашем с тобой возрасте, чтобы вспомнить, что ты мужик, иногда и часа мало, таблетки дурацкие эти глотать приходится. А там, в душевой, уже через полминуты я был готов. Поплыло все в глазах. Распахивается тут у Маши халатик ее беленький – а под ним нет ничего! Наверное, когда за полотенцем ходила, все с себя сбросила. И валится она спиной на диванчик, и меня за собой из-под душа тянет крепкой материнской рукой… Потом встаю я потрясенный с диванчика, в глазах темно, накидываю на мокрые плечи халат свой, открываю задвижку на двери. «Ты куда?» – говорит вдогонку удивленная Маша. А я, не соображая ничего, чуть не плача от пережитого озарения, бреду по коридору к раскладушке… После операции, когда выписали меня из больницы, я, конечно же, реабилитировал себя в глазах Маши. Захаживал в барак, где она жила, в комнатенку ее узенькую. Уже никакой подсказки мне не требовалось, усвоил эту замечательную науку раз и навсегда. Не давал сей гадкой растлительнице по ночам глаз сомкнуть. Впрочем, она в претензии не была… А потом в жизни моей непутевой объявились и другие особы прекрасного пола. Несравненные ивановские девчата пошли косяком; иногда и двум, и трем параллельно уделял внимание… Ты, скромник, не забыл, надеюсь, как у нас на курсе ребята-фронтовики меня величали?

– Помню. «Ромка-многостаночник».

Под F-22, далеко внизу, медленно проплывал извилистый океанский берег. Вот и южная точка патрулирования. Андрей плавно развернул самолет. Теперь в обратный путь – вдоль побережья на север. Все идет гладко, без происшествий. Чуть больше двух часов осталось.

Вчера в баре Эриксон поинтересовался, есть ли у Андрея подружка. Расспрашивал, где да как с ней встретился, каковы планы на будущее. Вздохнув, Эриксон признался, что после развода и сам охотно познакомился бы с какой-нибудь приятной дамой – для совместного времяпровождения или даже для более серьезного…

Судьба свела Андрея и Мелиссу совершенно случайно, полтора года назад. Собирая материал для статьи в «Вашингтон Пост», Мелисса надумала провести опрос прохожих на тротуаре напротив Белого дома. Мелиссу интересовало их отношение к требованию гомосексуальных партнеров – разрешить им оформлять официальный брак друг с другом.

Оставив «тойоту» на парковке неподалеку, Андрей в цивильной одежде (в тот день у него был выходной) шел куда-то по Пенсильвания авеню. Молодая женщина – тоненькая, светловолосая, с уверенным и быстрым взглядом из-под пушистых ресниц – подошла к нему с микрофоном в руке и задала свой вопрос. В американской школе Андрей был воспитан в строгих рамках «политической корректности». Услышав вопрос, он позволил себе лишь слегка улыбнуться. «Если уж им очень хочется, то пускай, я не возражаю, – ответил он и сразу добавил. – У меня к вам более важный вопрос есть. Что вы делаете сегодня вечером?.. Понимаете, мне случайно достались два билета на концерт трех знаменитых теноров. Пойдемте?» Андрей соврал, что с ним редко случалось. За минуту до того он ни о каком концерте не думал, и билетов у него не было. Но Андрей знал: если только она согласится, он раздобудет билеты у спекулянтов за любую цену. Женщина опустила руку с микрофоном, как-то растерянно посмотрела на Андрея. «Пойдемте…»

Так они начали встречаться. Молодая журналистка, Мелисса делала успешную карьеру в столичной газете. Характер у нее был сильный, представительницей «слабого пола» не назовешь. Иногда по пустякам они обижались друг на друга, не перезванивались два-три дня. А потом, не выдержав первым, Андрей набирал вечером номер ее домашнего телефона. Ее низкий голос откликался в трубке сразу же – такое ощущение, будто сидела возле телефона и ждала. Обычной женщиной, мягкой, послушной, она становилась только в постели. Шептала ему нежные слова, даже просила прощенья за что-нибудь, сказанное днем сгоряча.

Образцом настоящей жены была для Андрея покойная мама. Такая заботливая, домашняя, посвятившая жизнь мужу и сыну. Главная в доме, она всегда старалась остаться как бы на втором плане. Наверное, это был древний инстинкт, унаследованный мамой от тех первобытных женщин, что сидели в пещере, приглядывали за детишками, следили, чтобы не погас огонь в очаге, и терпеливо поджидали после охоты своих мужей-добытчиков.

Андрей понимал, что второй мамы из Мелиссы не получится. Да, наверное, такой, как мама, не найдешь вообще на всем белом свете. И все же с Мелиссой ему так хорошо. Пора им жить вместе. И брак оформить тоже. Не одним только гомосексуалистам это важно. Сегодня в пятнадцать пятьдесят прилетает отец – рейс 418 из Франкфурта. Андрей встретит его в аэропорту. А вечером, как и договорились, поедет к Мелиссе… И предложит ей руку и сердце. Но при одном условии – если у них потом родится девочка, они назовут ее Лайза. По-нашему Лизочка… Не забыть бы: встретив отца, спросить, когда тому удобнее, чтобы Андрей привел Мелиссу. Чтобы она и отец, наконец, познакомились.

Расположенный на холмистом плоскогорье, Иерусалим как-то внезапно вырос из-за поворота. Борис вглядывался в узкие извилистые улицы Старого города, в дома, облицованные белым иерусалимским известняком – с чуть желтоватым или розоватым отливом. Автобус медленно кружил по улицам, часто останавливался. Экскурсанты выходили из автобуса, дама-экскурсовод с микрофоном в руке рассказывала о том месте, где остановились. Каждое – впечатано в историю.

Храмовая гора… Тут Авраам собирался принести в жертву сына своего Исаака, уже ножом замахнулся, да остановил его руку Бог. На этой горе в десятом веке до нашей эры царь Соломон воздвиг Первый храм, разрушенный через четыре столетия войсками Навуходоносора. После возвращения из Вавилонского плена евреи построили тут Второй храм. Сюда за несколько дней до своей казни пришел Иисус, чтобы изгнать торгующих из храма. Во время Иудейской войны, в 70 году, храм был снова разрушен – римлянами. Позднее, в седьмом веке, с Храмовой горы, как веруют мусульмане, пророк Мухаммед на крылатом коне вознесся на седьмое небо.

Вон Гефсиманский сад – ночью, перед тем, как был схвачен стражниками, Иисус молился тут Отцу и плакал, зная о предстоящей муке. А по этой улице, которая получила название Виа Долороза, сгибаясь от тяжести, он нес свой крест на Голгофу. А под этими высокими сводами Храма Гроба Господня сохранилась каменная пещера, куда положили тело Иисуса, снятое с креста…

Борису особенно запомнилась Стена плача. Эта стена, подпирающая сбоку Храмовую гору, – все, что осталось от Второго храма. Верующие евреи почитают ее как святыню. Считается: если помолиться возле стены и засунуть между ее камней записку с заветной просьбой, будет эта просьба услышана Богом.