Андрей Столяров - Свете тихий

– Главное, ничего делать нельзя. Ладно – у меня ноутбук, работать как-то могу, но ни по хозяйству никак, ни книги читать, ни писать от руки… Не понимаю, как это делали в старину…

Вот именно так и делали.

Я замечаю, что наша индустриальная цивилизация – это вообще очень хрупкая вещь: мегаполис, такой, например, как Санкт-Петербург, протянет без электричества не более двух недель. Потом – все, конец, не будешь же таскать воду ведрами на десятый этаж. А когда года два или три назад в одном из районов Лондона тоже почему-то вырубилась подстанция, то начался маленький апокалипсис: люди застревали в лифтах, в автомобильных пробках, в поездах метро – их выводили оттуда специальные спасательные бригады.

Алю это как-то не утешает.

– Меня никто выводить не будет, – отвечает она. – Придется выбираться самой. Вообще, не надо мне триллеры пересказывать…

Холодильник у нее, естественно, не работает. Плита – точно так же, поскольку она не газовая, а электрическая. Питается эти три дня Аля в ближайших кафе, а на ужин берет себе булочку, сыр, бутылку минеральной воды. Большую часть дня она старается проводить в офисе.

– Но возвращаться потом в темный дом – тоже, знаешь…

Я не рассказываю ей, чтобы не запугать, как в прошлом году Стокгольме, где в самом центре произошел аналогичный технический сбой, уже к ночи начались массовые грабежи. Полиции удалось их остановить с большим трудом. Я лишь предлагаю, пока свет не наладят, ночевать у нее.

– Буду встречать тебя, скажем, часов в десять у офиса, кормить, прогуливать и отвозить домой.

– Ну, конечно, конечно!.. – кричит Аля в телефонную трубку.

К счастью, именно в этот день свет дают.

Правда, ни к чему хорошему это не приводит.

У Али в квартире немедленно возникает пожар.

Хорошо еще, что она в тот момент находится дома: разложив на подоконнике справочники, сверяет цифры по строительно-монтажной спецификации. Запах дыма она ощущает не сразу, но вдруг поднимает голову, подскакивает, распахивает дверь в коридор. Оттуда вываливаются на нее клубы серого дыма. Он такой страшный, пахучий, такой едкий, непроницаемый, злой, так лезет в горло, так разъедает глаза, что Аля только и может выдавить из себя слабое: А-а-а…

Чуть не падает в обморок, по ее словам.

В коленках – слабость, в голове – гудящая пустота.

Что делать? Куда бежать?

Наверное, уже не спастись.

И вот тут происходит нечто необыкновенное.

– Ты же знаешь, – говорит Аля, рассказывая мне об этом через четыре часа. – Если что-то случается, то ни одной мысли у меня в голове нет. Я как курица начинаю квохтать, метаться и хлопать крыльями… Пока меня не поймают и не водворят на насест…

Однако в данном случае Аля проявляет чудеса разума. Оказывается горит на плите таз, где у нее аккуратно сложено выстиранное сухое белье. Она поставила его на плиту, поскольку куда же еще? Тем более, что плита выключена: электричества давно нет. Атмосфера в самой кухне – невыносимый кошмар: дым такой, что сквозь него не различить ничего. Заметны лишь языки пламени, вздымающиеся чуть ли не до потолка, да хлопья копоти, порхающие по воздуху, как черные мотыльки. Вот тут в Але и просыпается разум. Вместо того, чтобы бежать на лестницу и кричать, бессмысленно размахивая руками, она одним мощным движением выдергивает из розетки вилку плиты, а затем, прихватив полотенцем таз, так же одним движением перебрасывает его на мойку. Она даже умудряется включить воду. Все это в полубессознательном состоянии, точно совершает действия не она, а кто-то другой. После чего, задыхаясь, кашляя, падает на пол и, работая коленями и локтями, перебирается в комнату.

– Знаешь так, ползком-ползком, как разведчик…

В комнате же она распахивает окно и ложится на подоконник, глотая всем горлом уличный светлый мороз.

И что вы думаете?

Уже через час все в порядке.

О пожаре, который тут мог бы заполыхать, напоминает лишь таз с лохмотьями обугленного тряпья (я выношу его на помойку, обернув предварительно в полиэтилен), да еще – бархатные трилистники копоти на стене: Аля их специально не вытерла, чтобы продемонстрировать мне.

Но почему вдруг стала нагреваться плита?

– Все ручки, смотри, стоят в выключенном положении. Честное слово, честное пионерское, я – ничего!..

Мастеру, которого она вызывает, остается только репу чесать. Плита исправна. Включиться сама она категорически не могла.

Ну, почему, почему?

Да потому что Аля – не из этого мира. Она не чувствует его геометрию, не видит заранее, издалека его выступы и углы. И, разумеется, как только начинает порхать, сразу – бац!

Особенно ясно это становится через несколько дней. Алю, ни много ни мало, задерживает милиция. Ее останавливает ГИББД, когда она проезжает мимо поста на Московском проспекте, и сообщает ей, что она, точнее машина ее, объявлена в розыск.

Как?.. Откуда?.. По какой причине?.. За что?..

В тот же день Аля – у следователя, ведущего это дело. Правда, ответы на животрепещущие вопросы свои она получает не сразу. Сначала инспектор, которого Аля характеризует как суконного дурака, долго и упорно интересуется тем, что она делала такого-то числа в октябре?

Аля искренне возмущена.

– Откуда я знаю, что я делала такого-то числа в октябре? Прошло три месяца. Ну, вот ты, например, мог бы сказать, что делал в тот день?

Да уж, спрашивать Алю на подобные темы бессмысленно. Для нее даже неделю назад – все равно что в прошлом году. Следователь, конечно, мог бы это понять. Проницательности здесь не требуется – достаточно на Алю взглянуть. Что же касается обстоятельств самого дела, то через час разговоров, вызвавших у обоих только взаимную неприязнь, следователь, наконец, нехотя, как военную тайну, сообщает ей, что такого-то числа в октябре неизвестным лицом, водителем, был совершен некий наезд. Произошло это в Петроградском районе, на пересечении улиц Большой Разночинной и Корпусной. Сам водитель с места происшествия скрылся, но было несколько очевидцев, которые описали примерную марку машины, конфигурацию, цвет, даже, можешь представить себе, первые буквы номера. Совпадают с моими. Главное – что за рулем находилась блондинка.

Это порождает в Але особое негодование.

– Да, я – блондинка! – гордо заявляет она. – Захочу – завтра стану брюнеткой. А что? Мне – пойдет!..

Пойдет, конечно, пойдет.

Але практически все идет.

Вместе с тем, веселого в этой ситуации мало. Я не столько боюсь, что Алю могут по-настоящему за что-то привлечь: выяснится в конце концов, что все это ерунда, сколько муторного и тяжелого разбирательства, которое надолго отравит ей жизнь. Ведь начнут, бог ты мой, без конца дергать, начнут допрашивать, назначать экспертизы, копаться в деталях, с очевидцами этими устроят наверняка очную ставку – нависать будет над нею как мегалит, как многотонная смерть, готовая рухнуть и погрести под собой.