Марти Леймбах - Дэниэл молчит

После Центра Стивена ждала деловая встреча, поэтому он был в костюме из бутика на Жермин-стрит, с плотным шелковым галстуком. Одна его рубашка стоила больше, чем я позволила бы себе потратить на пальто, и выбрит он был безукоризненно. Но с каждым вопросом доктора Додд, с каждым моим горьким ответом Стивен терял свой лоск. Он сник, сгорбился. Обмяк на стуле, уронив крупные ладони между коленями, уставился невидящим взглядом в блеклый линолеум. А позади нас ассистентка доктора тщетно пыталась увлечь Дэниэла игрушками и выжать из него хоть слово. Дэниэл угрем выскальзывал из ее объятий, а когда она попыталась усадить его прямо на стол с игрушками, упал и застыл как каменный. Поле битвы нам не было видно, но я ловила каждый звук за спиной, сопровождаемый пулеметной очередью вопросов докторши. Пока Дэниэл отбивал атаку ассистентки, я отчитывалась о психическом здоровье своих родственников: отец покончил жизнь самоубийством в подвале нашего дома, когда мне было четыре года, мать впала в глубочайшую депрессию, узнав свой диагноз: рак. Стивен поднял голову только раз — когда услышал вопрос, не обращалась ли я сама за помощью к психиатру.

— Нет, — отрезала я.

— А стоит подумать, — сказала докторша. — Скорее всего, у вашего сына аутизм, а принять это не так просто. Ну-с, посмотрим, что у него с речью.

Мне было невыносимо смотреть на Стивена. Подумать только, он вечно злился на меня за неуемное внимание к детям: дескать, я балую их в ущерб и себе, и ему, пою колыбельные, вместо того чтобы пойти с ним в кино, возвожу кукольные домики из коробков, вместо того чтобы пригласить гостей, и, отказавшись сопровождать его на корпоративную рождественскую вечеринку, устраиваю пикник для плюшевого зверинца Эмили и играю в ладушки с Дэниэлом. Боже… Меня затошнило от неожиданной мысли: когда Дэниэл перестал играть в ладушки?

Я вцепилась мужу в локоть:

— Стивен! Когда Дэниэл перестал играть в ладушки?!

Вместо ответа он лишь мотнул головой. Его взгляд был прикован к докторше. Она что-то говорила, но слова до меня не доходили.

Почему такое случилось со мной? Сколько матерей придерживаются теории «поплачет и перестанет» и, едва отлучив от груди, бросаются искать ребенку мало-мальски приличную няньку. Я же отзывалась на каждую прихоть своих малышей. Ошибочный метод воспитания, если верить тем, кто настаивает на укрощении нрава младенцев и дрессировке дошколят, однако я просто наслаждалась безраздельным, эгоистичным и всецело невинным господством детей… И все равно съежилась от беспощадного чувства вины за то, что не смогла вспомнить, когда Дэниэл перестал играть в ладушки. Я виновата, да, я сама искалечила своего сына, этот подарок небес, моего малыша; когда он появился на свет, я смеялась от счастья и наглядеться не могла на его сморщенное личико и темные глазки. Внешне Дэниэл — само совершенство: губы пухлым бантиком, застенчивая полуулыбка, кожа цвета спелого персика. Он такой красивый, а я сломала ему жизнь. Я его упустила. Как же это я так, а? И как мне после этого смотреть ему в глаза, ведь я его предала? «Ох, малыш, малыш, пожалуйста, не надо, — говорила я про себя. — Прошу тебя, не уходи, вернись ко мне».

— У него часто болят уши, — произнес Стивен.

Похоже, вопросы посыпались снова, а я пропустила свой ход. Во рту вязко, будто пригоршню резинок изжевала, и словам не пробиться сквозь эту кашу. Я положилась на Стивена — он выглядел надежным и собранным, в то время как я в своей никчемности, казалось, взмыла под потолок и следила за всем издалека. Расскажи ей, Стивен, как часто у него подскакивает температура. Расскажи, какой он болезненный.

— Температура часто поднимается. И еще гланды… — продолжил Стивен.

И живот! Не забудь про живот, пожалуйста, дорогой. Расскажи, сколько порой уходит в день памперсов. А запоры? Четыре дня стула нет, а то и пять.

— С кишечником тоже нелады, — добавил Стивен.

Доктор Додд занесла все это в карту, после чего отошла к ассистентке обсудить успехи Дэниэла в языке и речи. А мне его наконец вернули, моего мальчика, и он хватался за все сразу: за свои кругляши, Паровозика Томаса, даже за маму. Я прижала его к себе — слишком сильно, он скуксился, но тут же затих, привалившись к моей груди, как к спинке стула. Его успехи в речи, если верить докторше, близились к нулю. В развитии он не дотягивал до младенца шести месяцев от роду. Я крепко держала его в объятиях, вместе со всей его коллекцией круглых сокровищ, сама не понимая, откуда берутся силы: в висках бешено стучало, сердце колотилось, дыхание перехватывало.

— Что ж. Большое вам спасибо, — донесся до меня голос Стивена, и муж взял меня за руку, помогая подняться.

Я оторвалась от стула, прошла все коридоры, дождалась, пока разберутся со всеми замками и кодами, чтобы мы могли вернуться к машине. Ноги едва держали, как после хорошей гулянки, и стены грозили сомкнуться над головой. Слава богу, со мной Стивен — я бы не рискнула сесть за руль. Нервы, будто нити полуистлевшего лоскута, едва не разлетались в пыль. Руки были ледяные, хотя лоб взмок и по спине ползла струйка пота. Путь домой, казалось, лежал через неведомые земли; нагромождения зданий, магазины, даже дорожные знаки — все создано для людей, не имеющих с нами ничего общего. Мы здесь чужестранцы. Светофор вспыхнул красным — внезапно. Машины затормозили по обе стороны от нашей — слишком близко. Я могла бы поклясться, что мы мчим по шоссе с запредельной скоростью и катастрофа неминуема, а когда бросила взгляд на приборную доску, спидометр показывал вполне рядовые цифры. Стивен не лихачил, вел аккуратно, обе ладони на руле, внимательный взгляд на дорогу. А меня корчило на сиденье, я без конца ерзала и сама замечала, как неровно и хрипло дышу. Ноги мелко дрожали, я подтянула колени, обхватила их руками. И все время оглядывалась на Дэниэла — неожиданно смирный, он смотрел в окно, катая колесики Томаса по губам.

В машине мы обычно включали диск с любимыми детскими песенками, и я распевала их вместе с Эмили. Но Эмили не было, и тишина в салоне казалась осязаемой, гнетущей. Вспомнив о дочери, я как-то неожиданно поняла: ее брызжущая энергия — вот что заслоняло от меня состояние сына. Эмили болтала за двоих, без устали сыпала вопросами, с ней никто не знал ни скуки, ни отдыха. Я попалась на удочку, вообразив, что и Дэниэл с нами, и лишь теперь отчетливо осознала, что закрывала глаза на очевидное. Дэниэлу все равно, играет в машине музыка или нет, он не замечает ни меня, ни Стивена. Он всегда был таким, ведь диагноз, даже такой страшный, как аутизм, не меняет ребенка в одночасье. И все же перемены ощутимы. У меня такое чувство, будто утром я вышла из дома со своим любимым мальчиком, а возвращалась с бомбой замедленного действия инопланетного производства.