Ксения Духова - Игра в любовь

Ха! Кнопочка! В лифте! Вызов диспетчера, не отходя от личного унитаза! Боже мой, до чего дошел прогресс! До невиданных чудес!!!

С этого момента я решила дружить с соседями и добилась-таки своего, хотя еще несколько дней они упорно избегали меня и даже ходили пешком на тринадцатый этаж.

Моя бабушка обожает воскресать неожиданно. Вот уже и водка для поминок закуплена, и жилплощадь поделена согласно степени родства, и престарелые родственницы уже передрались из-за бабулиных одеялок («одеялки – чиста шерсть!»)… А тут она возьми и встань со смертного одра! Мол, хрен вам, а не одеялки мои!

Родственницы сразу до следующего бабушкиного помирания из дома выгоняются, а с нашей семьей бабушка начинает активно ссориться. Больше всех достается конечно же папе – сначала как сыну, потом – как единственному сыну, и напоследок – как главе семьи и отцу единственной бабушкиной внучки. Бабушка так прямо и кричит папе:

– У тебя дочь растет, а ты!.. У тебя же никакой ответственности и сознательности! Ну и что, что я умирать собралась? Это еще не повод выбрасывать мои старые валенки! Мои чудесные старые валенки!

Папа пытается оправдываться, но против воскресшей бабушки даже Годзилла – младенец. У бабули за время лежания и бездействия вырабатывается страшное количество разрушительной энергии. При этом все понимают, что дырявые старые валенки бабушке особо не жаль, она их все равно не носила. Они только высокохудожественно на трубе в ванной висели и воздух облагораживали. Даже когда мы у бабушки ремонт сделали, она первым делом в новую ванную свои чудесно пахнущие валенки принесла и на трубу повесила. А за блестящие сушилки для полотенец она тазик запихала. Весьма основательно – так что даже папа его обратно не смог вытащить. Так и висит старый облупленный тазик на видном месте – в новой бабушкиной ванной.

И вот, когда бабушка в очередной раз умирать собралась, она всю родню торжественно об этом оповестила и у смертного одра собрала. Чтобы, значит, со всеми попрощаться и последнюю волю объявить. Хотя бабушка этот фокус регулярно проделывает – то умирает, то воскресает, но родственники все еще, как говорят у нас в школе – «ведутся». Повелись они и в этом году.

Бабушкина двоюродная сестра очень надеялась на то, что бабушка ей свой ковер завещает.

Поэтому примчалась первая. И ладно бы ковер был стоящий или какой-нибудь особенно редкий – нет, обычный вытертый шерстяной коврик «пылтара на два» метра, как говорит бабуля. Однако, когда бабушка этот ковер из другого города везла сорок лет назад, она его неосторожно сестре пообещала подарить на свадьбу. Сестра, у которой в то время не то что ковра и тазика – даже плохоньких зимних сапог не было, от радости решила выйти замуж сразу после школы. Но наша старушка и тогда всех проворней была. Пока сестра себе из тюлевых занавесок фату шила, бабушка уже упорхнула на БАМ вместе с новым мужем и всем приданным, включая ковер.

Через несколько лет бабушка заработала «северную» пенсию и вернулась в родной город. Двоюродная сестра к тому времени уже обзавелась вторым мужем, стенкой с хрусталем и люстрой с подвесками. А ковров – тех вообще было по две штуки в каждой комнате! Но так велика была жажда обладания именно бабушкиным подарком, что сестра сразу свое законное имущество затребовала. Бабушка на свадьбе не гуляла и потому свое обещание легко забрала назад. Она, понимаете ли, «как дура таскала ковер по всей России несколько лет не для того, чтобы сразу его подарить!»

Года через два они все же помирились и сошлись на том, что ковер будет посмертным подарком. Поэтому бабушкина сестра на очередной «последний звонок» первая откликается и на всякий случай всегда с собой веревку привозит (чтобы коврик спеленать).

Родни у нас много, все – горластые, деревенские, и многолетняя жизнь в городе их совершенно не испортила. Приезжают со своей водкой и банками соленых огурцов, рассаживаются на кухне и начинают молодость вспоминать. Я думаю, что именно из-за их огненного темперамента бабушка и оживает. Потому что совершенно невозможно помереть в квартире, где двадцать человек весело пьют водку, поют на разные голоса «Ехали цыгане», а какая-нибудь дальняя племянница уже жарит на всю ораву картошку на топленом масле.

Мама моя в проводах бабушки участия не принимает, потому что с папиной родней общаться не любит. У нее от громких песен сразу мигрень начинается, которую ей водкой предлагают лечить. Да и вид папы, на гармошке родственникам подыгрывающего, тоже маму никак не веселит. Она что-то бормочет про школу джазового вокала и «наносную папину интеллигентность», бледнеет и домой убегает. Я же всегда к хору присоединяюсь – потому что все это жутко весело!

Я даже, помнится, в первом классе про бабушкины похороны сочинение написала. На тему – «Самый веселый день в этом году». Учительница как начала зачитывать его перед классом – побледнела вся и за голову начала хвататься, прямо, как мама. И родителей потом в школу вызвала. Конечно, пошел только папа, а мама голову тряпочкой завязала и в комнату дверь закрыла – подальше от такой ужасной дочери. Папа как сочинение прочел – так и начал хохотать! И сказал учительнице, что все написанное – правда. И ему, например, кажется, что у меня вообще литературный талант! После этого никто моего папу больше в школу не вызывает, хотя сам он – совсем не против поговорить о моих талантах, потрясающих даже завучей.

Конечно, дело совсем не в моем таланте, а в нашей веселой родне, которая так охотно к помирающей бабушке приезжает. Вот и в этом году все опять собрались, кроме дяди Кры. Говорят, его уже неделю из запоя выводят, так что ему никак на бабушкиных проводах повеселиться не получится. По случайному совпадению дядя недавно соседа по гаражу хоронил. Дядя Юра у нас очень ответственный и серьезный человек. Он считает, что такое важное дело, как поминки, никак за один день охватить нельзя. Если умер человек хороший, то говорить про него нужно долго и много – пока все его лучшие качества не вспомнишь. Вот дядя и договорился.

Через две недели пришлось дядю Юру в гаражах разыскивать и домой выводить. Сам он уже ничего не помнил – ни по какому поводу все так долго разговаривали, ни место своего постоянного проживания, и даже на свое сорокалетнее имя не отзывался.

В общем, в этот раз было тоже очень весело бабушку хоронить. Только потом бабушка очень уж разошлась и сильно кричала, что «если приехали с ней прощаться, то нечего было всю самогонку из шкафа выпивать!»