Михаил Лифшиц - Несколько недель из жизни одинокого человека Вадима Быкова

Изредка Шура звонила сестре Вале. Старшая сестра учила младшую, как та должна жить, что делать и как нужно правильно понимать происходящие в стране и за рубежом политические события. Поэтому телефонный разговор часто заканчивался ссорой, прерывавший телефонное общение сестер на два—три месяца. Последний раз Шура с Валей виделись два года назад, когда Вадик уехал в Америку, и Шуре сделалось страшно и одиноко, захотелось увидеть кого-нибудь родного, и она съездила к Вале в гости.

Услышав в телефонной трубке голос племянника, которого она тоже не видела два года, Шура стала объяснять, что она сейчас плохо соображает, потому что только что проснулась. От одинокой жизни у нее перепутались дни и ночи, так что вряд ли они сейчас с Вадимом могут договориться до каких-то разумных решений. Сначала ей нужно прийти в себя…

Вадим, хоть его и колотило бешенство, сдержался и спокойно пообещал Шуре перезвонить в другое время. После пятого телефонного разговора тетка и племянник согласились наконец объединиться ради общего дела – ухода за больной. Шура переехала в квартиру сестры, чтобы помочь Вадиму вести хозяйство.

Первым делом она купила четыре овальных кусочка фарша под названием «Котлеты домашние», нашла у Вали в холодильнике масло и зажарила котлеты на сковородке. Вадима не было, да и не известно было, когда он должен появиться, а есть хотелось, и Шура съела одну котлету.

Когда Вадим пришел домой, Шуре было уже сильно нехорошо, а вскорости стало и совсем плохо. Шуру мутило, рвало, в глазах у нее потемнело. Полночи Вадим пробегал с тазиком и тряпкой. То ли котлеты были не совсем домашние, то ли масло давно испортилось, то ли Шура отвыкла от жареного, во всяком случае, стало ясно, что помощи от нее ждать не приходится.

А вопрос с питанием Вадиму нужно было решать, причем немедленно. Мать попросила куриного бульона, и Вадим по дороге из больницы купил две цыплячьих ноги, рассчитывая на Шурину квалификацию. Теперь, после неудачи с котлетами, Вадим не решился доверить приготовление бульона Шуре. Нужно было искать выход. Опять же, и самому тоже требуется чем-то питаться и беспомощную Шуру кормить.

Подумав и решив взять готовку на себя, Вадим позвонил Леониду и попросил узнать у жены, как варить бульон. Леонид не стал звать жену, а сам, в обычной своей бесцеремонной манере, сказал, что бульон для больных варят не из куриных ног. А дальше продиктовал рецепт приготовления куриного бульона. Оказалось, что никаких исходных продуктов дома у Вадима нет, и надо снова идти по магазинам. Пожалуй, лучше, решил Вадим, бульон кому-нибудь поручить. Лёньке звонить больше не хотелось, и Вадим позвонил Марине и сказал, чтобы сварила бульон и привезла в больницу.

После первоначальной неразберихи, как всегда, установился порядок, можно сказать, четкое расписание.

Утром Вадим вставал, пил чай и шел в больницу. Выслушивал отчет нанятой им сиделки. Немножко, чтобы не утомить, разговаривал с матерью. Если удавалось, говорил с врачами. Врачи тоже были премудрые. Один, тот самый, в драных шлепанцах, считал, что конец – вопрос дней, и даже денег сначала брать не хотел. Другая, докторёнок, молоденькая девушка, говорила, что надежда есть, и нужно подумать, как все устроить, когда мать перевезут из больницы домой. Вадим понял ее так, что от него зависит, будут ли мать лечить, как следует: если он готов обеспечить матери домашний уход на нужном уровне, то можно постараться, а если нет, то эти старания просто не имеют смысла. Вадим сказал, что сделает всё, пусть только вылечат. Сам про себя решил, что пришлет жену из Америки – пусть ухаживает за матерью. Жить, конечно, в маминой квартире жена не согласится, но приезжать будет каждый день…. Ладно, это потом все устроится, а сейчас, пусть лечат.

Днем Вадим возвращался домой пообедать и передохнуть. Дома его ждал обед. Вадим нашел по объявлению в газете женщину, которая предлагала помощь по хозяйству. За два доллара в час она накупила продуктов, приготовила еду и навела порядок на кухне.

Разогрев обед на двоих, Вадим звал Шуру и садился за стол один. Дождаться, пока тетка сядет за стол, было все равно невозможно. По зову Вадима она медленно выползала из кровати, двигалась как тень из комнаты в комнату, на кухню, в ванную. Стонала, бормотала, начинала фразу на кухне, где обедал племянник, а заканчивала ее в дальней комнате, передвигаясь по квартире без всякой видимой потребности. Подплывала к столу Шура, когда Вадим, отобедав, ложился на диван.

Иногда удавалось поспать после обеда и частично скомпенсировать душную ночную бессонницу. В квартире и после уборки дышалось не очень хорошо. Но чаще не спалось, или Шура донимала вопросами. Тогда Вадим одевался и уходил побродить по Москве. Он заходил на выставки, в маленькие кафеюшники с высокими, выше, чем в Нью-Йорке, ценами, смотрел на людей. Эти прогулки могли бы быть приятными, если бы не скверное самочувствие.

Вечером Вадим снова шел в больницу. Но вечерние посещения не имели смысла. Из врачей был только дежурный незнакомый доктор, мать была в полудреме, а около нее находилась сиделка, которая всегда вставала, когда Вадим входил в палату.

Состояние матери было тяжелым, но стабильным, иногда даже казалось, что стало немного лучше, во всяком случае, стало ясно, что установившийся распорядок жизни продержится еще какое-то время. После больницы Вадим возвращался домой, говорил Шуре три фразы: «Все по-прежнему», «А ты как себя чувствуешь? Ела что-нибудь?» и «Я устал и хочу отдохнуть». Потом пил чай и ложился на диван с книжкой, стараясь глубоко не вдыхать, чтобы не раскашляться. Далее следовала почти бессонная ночь, а за ней утро.

Леонид снял трубку и сразу узнал голос Шуры, Вадькиной тетки. Шура стала объяснять, кто она такая, но Леонид прервал ее.

– Здравствуйте, Александра Владимировна!

– Узнали, да? – на всякий случай уточнила Шура.

– Узнал, – подтвердил Леонид.

– Понимаете ли, Лёня, я вам вот что хочу сказать. Вадик очень плохо себя чувствует. Он мне не жалуется оттого, что я его безумно раздражаю. Но я сама вижу: он не спит ночами, задыхается, кашляет. Я и сама кашляю, но это не имеет большого значения, а вот то, что кашляет Вадик, меня очень беспокоит. Вы ведь сами чем-то таким болели, кажется. Мне Вадик говорил. Не могли бы вы ему помочь. Конечно, не сами, я говорю в том смысле, что нет ли у вас знакомого врача.

– Есть врач. Я могу его отвести в больницу, где сам лежал.

– Это было бы очень хорошо. Только, прошу вас, скажите ему это как-нибудь не прямо. У Вадика очень сложный характер, он простого слова не послушается.

– Понял.

– И еще. Ни в коем случае не говорите, что это исходит от меня. Если он узнает, что я вам звонила, то ни за что не пойдет в больницу.