Михаил Лифшиц - Дворник и поэт

Как автомобиль: и дорогая вещь, и ухода требует, а всё не человек. Вот, например, книжка наклёвывается. Я всю халтуру, всю текучку бросаю, занимаюсь одним – пишу, переделываю, переставляю и так далее. Денег в семье поменьше становится, да и я семьёй поменьше занимаюсь. Моя сразу за телефон: «Ах! Мы так бедствуем, мне нечего одеть. Не одолжите ли денег? Скоро у нас выйдет книжка, тогда нам будет полегче». Мне это слышать унизительно, для меня каждая книжка таинство, праздник, счастье, я для этого живу. У меня пять книжек вышло, вот, считай, я пять раз счастлив был. От гонорара я не отказываюсь, побольше бы платили, но, пойми, нельзя так говорить! Попросишь её: не одалживай, подожмемся давай. И пойдет – побольше денег приносить надо, не буду одалживать, у той пальто и соболя, и тру-ля-ля, и тру-ля-ля. Пиши и приноси деньги, хоть бы раз сказала: «Прочти», нет, говорит только: «Пиши». Поэзия – штука неустойчивая, она мало кому опору, уверенность в себе дает. Разве что уж самым талантливым, но история учит, что даже их легко заклевать. И вот стал я себя всё время виноватым чувствовать. Идеальный человек – это который здоров, как буйвол, поэт, как Пушкин, богат, как банкир, обои клеит, как маляр, жену ублажает, как Дон Жуан, и много ещё кое-чего. Я-то до этого идеала не дотягиваю, видишь ли… Виноват во всём. Мужчина должен сознавать, что он умеет что-то делать, а то, что я умею стихи писать, так это сомнительное оправдание моего существования, всё равно что знание древнегреческого языка на рыбалке. Затосковал я, дяденька, ужасно, жизни радоваться перестал, всё из рук валится. Ни за что взяться не могу, усталость какая-то на сердце. Вот, с тоски в бойлерную и подался…

– А ты разведись, – посоветовал дворник.

– Да ты что! Натура у меня прилипчивая, к жене я привязан, дочку в жизни своей не брошу. Деваться мне, опять же, некуда, снова с угла начинать неохота. К тому же, больно п о шло – все сейчас разводятся. А чувствовать себя виноватым устал. Итак, живу, как в подполье. Для любых, самых невинных моих поступков жена придумывает пусть фантастические, нереальные, но обязательно подлые объяснения. Всё время хочется оправдываться, доказывать, что всё не так – это по пустякам-то. А ты говоришь, семью бросить!

– Тогда у тебя одна надежда, что переменится баба твоя, поймет, что ей самой невыгодно тебя затюкивать. Потому что бойлерная – тоже не дело. Уход от действительности. Как-то неприлично для нормального взрослого человека. Ты бы еще босиком по России отправился. Что в двадцать лет – мило, то в сорок – стыдно. Нет уж, или сам меняйся, или жизнь свою меняй, а по ночам в бойлерной отсиживаться не стоит.

– До утра-то досидеть можно?

– Шутишь… Ну, а про Марусю как, стихи?

– Хорошие стихи, – серьезно сказал поэт. – Особенно, когда всё растолковал. Ты подбери несколько стихотворений посильнее и принеси мне. Подумаем, что с ними делать.

– Спасибо, но я не к тому… – смущенно и радостно забормотал дворник.

– Брось, брось, я не шучу, приноси. Спокойной ночи.

– Я теперь и не усну, наверное. Спасибо. Счастливо подежурить.

– Тебе спасибо. Будь здоров.

Дворник вышел из бойлерной и глубоко вздохнул. Большой двор нескольких панельных домов курчавился зелеными насаждениями – детищем давешних субботников. Светила луна. В окнах домов переходили люди. Дворник позвал собаку и побежал домой.