Анатолий Жуков - Голова в облаках (Повесть четвертая, последняя)

— Ну што, Мытарин, што? — сердито оборвала его Феня, ставя на пол две пузатые сумки. — Бегаешь без дела, чуть не сшиб меня с грузом-то. Тащила как верблюдица.

— Не мешай, Феня… А Мытарин Степан Яковлевич тут же вызовет своего секретаря и скажет: «Пиши, Серафима Григорьевна, приказ по совхозу: изобретение товарища Семена Петровича Буреломова увеличило нашу машинную силу вдвое больше. Приказываю: первое. Отдать половину тракторов и машин в соседние колхозы. Второе…

— Наградить Сеню Хромкина за изобретенье чем ворота запирают, — продолжила Феня.

— Чем? — не понял Сеня.

— Палкой, нелюдь! — Феня уже сердилась.

— Нет, не палкой, но о наградах думать не будем, не в них дело человеческой пользы.

— Ну да, зачем тебе награды! В худых штанах вон ходишь, святость свою блюдешь. А цельную утиную фабрику им за спасибо сделал.

— Не за спасибо — за оклад жалованья. Не мешай, говорю! Вторым пунктом приказа будет повышение норм выработки полезного труда, Это уж старик Владыкин на Мытарина нажмет: если, мол, такие стали машины, то вот такими станут заработки, нечего казенные денежки транжирить в бесполезности кредита. Понятно?

— Как не понять! — Феня ушла с продуктовыми сумками в чулан, загремела там банками, хлестнула дверцей холодильника. — Теперь мне все понятно. До конца.

И решила завтра же отвести Сеню в больницу, показать самому Илиади. Пусть спасает Сеню, нельзя же, чтобы мужичонка всю жизнь мечтал о казенной натуге, а про семью не думал совсем.

— Конечно, нормы могут приварить ой-ё-ёй, — рассуждал Сеня озабоченно, — люди рассердятся в психической непонятности гнева, а механизаторы и шоферы в первую голову. Борис Иваныч Чернов встанет, сбычившись, в слушании приказа, пригрозит райсоветом и профсоюзом, а Витяй Шатунов может бросить свой грузовик и пообещает Сене переломать костыли нижних конечностей ног. «Как это, — заорет, — на том же грузовике я должен давать па четыреста тонно-километров больше?! Плевал я на ваш приказ, не имеете права решать такие дела…» Тоже правильно, хотя хулиганисто по выражению формы мысли. Кроме директора, у нас есть профсоюз общественности, рабочком, он не даст в обиду рабочего человека.

Правда, не все трудящиеся граждане духовно созрели для такого мотора двойной силы. Рыбакам Ивану Рыжих и Федьке Черту не дадим, пока не достигнут ответственной сознательности и повышения уровня совести, а вот рыбнадзорному инспектору Сидорову-Нерсесяну дадим, чтобы он в любой момент настигал этих браконьеров рыбной водоплавающей природы. И у подполковника милиции Сухостоева и участкового старшины Феди-Васи должны быть моторы двойной мощи: пусть знают преступники и нарушители ЖИЗНИ, что они не убегут от возмездия советского закона справедливости. Дать также и старому Илиади, ч том скорая помощь» могла умчать любого труженика из больного настоящего в здоровое будущее, хотя в будущем его поджидает закономерная кончина смерти. Обрадуется новым моторам и главный инженер РТС Веткин. Он технику любит и знает, что с сильной машиной меньше ремонтных хлопот, меньше затраты средств…

В общем, все станут работать по-новому, и нормы выработки труда будут пересмотрены, и производительность сельского хозяйства подскочит.

Видите, куда привело! Тут уж не только с экономической, по и с политической дальновидности надо рассуждать. Ведь если производительность прибавилась, вырастут и доходы материального достатка, а в целом масштабе удвоится национальный доход страны развитого социализма. И не только у нас — все страны содружества станут богатеть в беспрепятствии, потому что от своих друзей мы никаких достижений теории и практики бытия не скрываем.

А теперь еще вот что. Витяй Шатунов, конечно, балбес, шут и крикун без понятия правильности, но шоферит он хорошо, состоит в дружбе с трактористом-«маяком» рабочих будней Борис Иванычем Черновым, а тот человек разумной сущности дела. Он сразу поймет, что если ему подчинялись, к примеру, полтораста условных лошадей, а теперь легко подчиняются триста, то, значит, он стал вдвое ловчее и сильнее в соображении профессиональности, и он почувствует не удвоение своей ловкости и силы, а удвоениие своих возможностей в свободном труде на коллективное благо народа. Вот мог пахать по пятнадцать гектаров за смену, а теперь пашет тридцать — это же сразу видишь в наглядности факта, доказывать не надо. Да, нормы тоже прибавили, оплата за новую норму выросла — ты, Витяй, грамотным, десятилетку окончил, вот и раскинь кудрявыми-то мозгами, уйди от легкомысленности. И когда он раскинет, когда догадается о всех последствиях, то балбесничать на публике ему не захочется, он после работы другие занятия найдет. И грозить мне за новое изобретение не станет, подумает о благодарности советской науке и технике. И весь народ будет говорить им спасибо — за пользу и повышение зарплаты.

Ну вот. А выросла у меня зарплата труда, жить я буду вежливей, нарядней внешним видом, моя Феня станет носить цигейковую шубу или даже дубленку из натурального меха. А что! При честных деньгах запросто купим в своем универмаге, даже ребятишкам, пусть бегают всю зиму в веселости настроения и не зябнут. По Заботкину тогда хлопот обеспечения прибавится, товаров широкого людского спроса надо будет завозить много, фабрики тоже должны работать быстрее и лучше нынешних встречных планов со Знаком качества, опять же и продуктов питания понадобится больше прежнего, потому что постоянно растущие потребности советского человека станут расти в двойном размере. Ведь работать мы станем лучше, получать богаче. Конечно, останется еще такой пережиток, как злоупотребление нежелательного зелья, но тут распущенных надо воспитывать, закоренелых бухариков лечить, а злостных и непонимающих передать товарищу Сухостоеву. Да не на пятнадцать суток передавать, а на длительный период срока, чтобы они трудились под служебным надзором Феди-Васи.

На следующий день в коридоре больницы, где они с Феней сидели в очереди на прием к врачу, Сеня рассуждал в том же направлении. Теперь ему была видна уже в деталях вся картина будущей вежливой жизни, преобразованной на основе его изобретения. И была эта новая жизнь такой благоустроенной и спокойной, так в ней все было хорошо подогнано и ниоткуда не дуло, такими хорошими были все люди, что к нему вернулось счастливое состояние душевной безмятежности, и на розовое лицо опять водворилась благостно-тихая улыбка.

Когда подошла его очередь, Феня велела ему подождать в коридоре и нырнула в кабинет Илиади. Что уж она ему говорила, неизвестно, а только пробыла там долго, минут десять, в очереди уже начали роптать: записывался-де один, а идут оба, да не на минуты, а на часы. Но вот Феня с победным видом вышла, подняла Сеню и, презрительно окинув возроптавшую опять очередь, затолкнула его в кабинет.