Зуфар Гареев - Спящие красавицы

Козырев открывает глаза:

– Вера, мы сисяко-писяко? Не пора?

– Ах, сисяко-писяко? Представьте, не пора! Да пусть он лопнет Ваш ненасытный мочевой пузырь! Нет, Валерия, я даже на один день не могу выйти! А присмотреть – я и так присматриваю. А жить с таким…

Козырев засыпает…

Майя вывозит коляску с Валерией на центральную аллею. Коляску с Козыревым везет Лиза. Процессия берет направление в глубину аллеи – на прогулку. Вера плетется сзади, щелкая на мобильнике фотографии Михайлова. Лицо ее светлеет…

В самом деле; день, что ли, такой?

Пока Вера рассказывает, как она достает пенис Козырева, две девушки-журналистки из окна второго этажа фотографируют двор Клиники. Вернее, лужайку со скамейкой. Или даже так: даму-летаргика в кресле.

Это Аделаида. Рядом – профессор Майер с переводчицей Хильдой, а также переводчица Аделаиды.

Журналистки судачат:

– Представляешь, у профессора Майера с этой дамой виртуальный роман. Она подчинила его себе полностью. Он – мягкотелый… Ну, типичный подкаблучник.

– Интересно, влюбленная могла бы дать интервью? «Лав-стори с того света», как тебе? Или: «Загробный поцелуй мертвячки».

– Поцелуй мертвячки – треш. Надо гламурнее. Насчет интервью – дохлый номер. Даже Любовь Семеновна тут не поможет.

Переводчица Аделаиды ровным тоном загружает Хильду:

– Хольт, Вы наверно помните знаменитую русскую пьесу, в которой один молодой человек убивает из ружья чайку?

Профессор живо откликается.

– О, да. Пьеса «Чайка» – настоящий хит. Хильда, я правильно понял?

– Эта убитая чайка – я! – синхронно продолжает переводчица. – А Вы тот самый знаменитый бесшабашный молодой человек привлекательной наружности…

– Ну, не так он и молод уже, – добавляет Хильда от себя.

– Какая разница, если она его ни разу не видела все равно?

– Резонно, – соглашается Хильда. – Хольт, она говорит, что Вы должны выстрелить еще раз и обязательно посмотреть на руки, нечаянно обагренные кровью прекрасной птицы.

Майер становится на колено и стреляет из воображаемого ружья.

– Пиф-паф! Пиф-паф! – повизгивает он восторженно.

Хильда делает замечание:

– В России при этом говорят следующее: «Пиф-паф! О-ё-ёй! Умирает зайчик мой!»

– Прекрасно! «Умирает зайчик мой!» Я – убийцо? О, да – убийцо, донер веттер!

Он показывает Аделаиде как слезы капают в ладошки:

– Кап-кап… Кап-кап…

– Она все равно слепая, – устало говорит переводчица.

– Ну и что! – горячо возражает Хильда.

Она спохватывается:

– Ах, да, я забыла про ее вчерашнюю СМС-ку…

И Хильда читает:

– Так, что она пишет… Она опять пишет, что я дрянь… Буквально: «Ваша переводчица Хильда – грубая и тупая дрянь».

– Окей, – соглашается Майер.

Переводчица синхронно вздыхает от имени Аделаиды:

– Наш односторонний роман близится к завершению, доктор! Вам грустно? Мне тоже. Я скоро отпущу Вас навсегда.

…чем повесть про нашего Старшину. Была когда-то такая армейская частушечка:

Совсем скоро мы доберемся до тайны коматозной головы Старшины, а именно в этой главке. Для этого заглянем в маленькую гримерную Клиники Сна профессора Майера и послушаем один любопытный разговор.

Здесь ассистентка под присмотром Любови Семеновны припудривает нашего Старшину.

Старшина – в гламурном шоу-костюме с блестками, какими-то перьями и прочее: в общем, помесь Киркорова с Элвисом Пресли.

– Какая прелесть, какой хорошенький мальчик… – говорит Любовь Семеновна.

Леха бурчит под нос:

– Чисто пидар… Урод конкретный…

Ассистентка показывает Лехе жест: «меня тянет блевать». Леха отвечает – трясет лбом («апстенку»).

Любовь Семеновна вздыхает:

– Ну и как теперь тебя женить, Михаил? С такой головой коматозной? Знала бы мамка покойная, что в армии с тобой сделали…

Старшина с готовностью подхватывает больную тему:

– Три недели в коме пролежал, теть Люб… Всей ротой метелили… Все отбили… Все почки и мозги…

– А чего – над солдатами издевался? Хорошего старшину солдаты разве будут бить? А ну-ка…

Она делает привычный жест Старшине наклониться – войти в образ, так сказать.

Старшина заученно отклячивает крепкий зад десантника, опершись локтями на столик перед зеркалом.

Любовь Семеновна с размаху лягает ненавистную задницу. Старшина отскакивает, потирая ягодицу. Он обижен.

– Не понял, теть Люб…

– Вот такие как ты и дурят девчонкам головы! А потом их привозят сюда спящими! Как тебя женить, дурака, отвечай?

Нет, совсем не зря, задница нашего Старшины иногда получает пинки. Они вполне заслуженные, если учесть, что в Клинике Сна читает лекции известный психолог-феминист г-жа Арканова Инна Андреевна. Уж она-то знает как ненавидеть смазливых мачо, в том числе и их задницы, крепкие как умывальники от Мойдодыра.

У Инны Андреевны низкий мужской голос, во рту неизменная сигара. Слушателями горячих лекций о коварстве мужской задницы выступают полтора десятка домохозяек (50+) и, как правило, несколько европейских феминисток с переводчицами.

За первым столом неизменно сидит Лиза с братом Семеном в бейсболке. С каким восторгом Лиза маленькими дауньими глазами следит как г-жа Арканова показывает пальцем на большой портрет Алексея Синицы за спиной:

– Специалисты утверждают, что самое распространенная часть тела, которая может вызвать в женщине эротический импульс – это его… Что?

Голоса из зала полны недополученной романтики:

– Глаза! Плечи? Улыбка…

– Записывать? – суетится Лиза.

– Итак, это задница! Около 70 процентов женщин, когда начинают думать … … думать о чем-нибудь таком… произносят про себя сакраментальную фразу: «Какая у него упругая попка!»

– Ах! – по-женски всполошилась Лиза.

– Итак, смотрим шо оно такое есть «упругая попка»…

И здесь – коронный номер: выход Старшины! Играет знойная музыка, улыбчивая ассистентка выводит коматозного Старшину за руку. Старшина прохаживается, демонстративно отклячивая наглый вызывающий зад, про который любая женщина должна думать, что это упругая попка.

Старшина шлет воздушный поцелуй домохозяйке в последнем ряду. Та потупилась.

– О чем вы сейчас подумали, подружки? Правильно! И я том же, хотя я уже давным-давно старая калоша, как это ни прискорбно, подружки мои! Удалитесь, модель!

Старшина удаляется, два раза поводив крепким задом туда-сюда.

– Как бороться с этим колдовским наваждением в виде мужской упругой попки? – не успокаивается Арканова.