Филип Рот - Прощай, Коламбус

— Ортодоксалка. А муж — традиционалист, — добавила миссис Патимкин, подразумевая, что мистера Патимкина это не волнует. — А Бренда атеистка, как ты уже, наверное, знаешь.

— Да?! — удивился я. — Нет, я этого не знал.

— У нее в школе были лучшие отметки по ивриту, — сказала миссис Патимкин. — Но потом она, конечно, вообразила из себя невесть что…

Миссис Патимкин посмотрела на меня. Я не знал, требуют ли правила приличия во всем соглашаться с нею.

— Не знаю, что и сказать, — отважился я, наконец, на невнятный ответ. — Я бы сказал, что Бренда традиционалистка. Ну, может быть, немного обращенная…

В это время раздался спасительный телефонный звонок, и я вознес благодарственную ортодоксальную молитву Господу.

— Алло! — сказала миссис Патимкин в трубку. — …Нет… я не могу… мне надо обзвонить всех членов «Хадассы»…

Я сделал вид, будто слушаю птичьи трели, хотя закрытые окна не пропускали в комнату ни единого звука с улицы.

— Пусть их Рональд привезет… — продолжала говорить в трубку миссис Патимкин. — Но мы не можем ждать, если хотим успеть вовремя…

Тут она посмотрела на меня, прикрыла трубку рукой и спросила:

— Ты не мог бы съездить в Ньюарк?

Я вскочил со стула:

— Конечно. Нет вопросов.

— Дорогой? — сказала в трубку миссис Патимкин. — Нейл за ними заедет… Нет, Нейл… Приятель Бренды… Да… До свидания, — она обернулась ко мне: — Мистер Патимкин отобрал образцы столового серебра и хочет, чтобы я на них взглянула. Можешь ты заехать к нему и привезти их сюда?

— Конечно.

— А ты знаешь, где находится наш магазин?

— Да.

— Вот, — сказала миссис Патимкин, протягивая мне ключи. — Возьми «фольксваген».

— Да я на своей съезжу…

— Возьми ключи, — повторила миссис Патимкин.

«Раковины для кухни и ванной — Патимкин» располагались в самом центре негритянского квартала Ньюарка. Много лет назад, в эру великого переселения, этот район населяли евреи. Здесь до сих пор сохранились лавки, торгующие рыбой и кошерными деликатесами, и турецкие бани, где в начале века мылись мои дед и бабка. Даже запахи еще сохранились — можно уловить пряный аромат рыбы, солонины и маринованных помидоров. Но ароматы эти теперь едва различимы среди вони кожевенных фабрик, кислых паров пивоварни и масляного духа автомобильных мастерских; на улицах уже не услышишь идиш, — здесь теперь раздаются крики темнокожих ребятишек, гоняющих палками изодранные резиновые мячи. Изменилась вся округа: старые евреи отборолись за свое существование и сошли в могилы, их потомство, разбогатев, двинулось дальше на запад, к окраине Ньюарка. Затем — за его пределы, вверх по склонам Оранжевых гор. Достигнув вершины, они перевалили через нее и устремились вниз — вторгаясь на территорию язычников подобно тому, как в свое время ирландцы и шотландцы просочились через Кемберлендский проход. Теперь путь, проделанный евреями, повторяли негры, а те из них, что продолжали влачить жалкое существование в Третьем районе, мечтали по ночам на своих вонючих матрасах о сосновом воздухе Джорджии.

Я вдруг подумал, что мне, возможно, удастся увидеть здесь темнокожего мальчишку из библиотеки. Конечно же, этого не произошло, хотя уверен, что жил он в одном из этих обшарпанных многоквартирных домов, в подъездах которых постоянно снуют собаки, дети и женщины в передниках, а в окнах верхних этажей день-деньской торчат дряхлые старики, не способные уже спускаться по лестнице. Они сидят возле раскрытых окон, лишенных занавесок, и, облокотясь о тощие подушки, свешивают головы, чтобы разглядеть слоняющуюся внизу молодежь, беременных женщин и безработных.

Кто пришел вслед за неграми? Кто там еще остался? «Похоже, смены неграм не будет, — подумал я, — и в один прекрасный день улицы, на которых моя бабушка гоняла чаи, опустеют, и все мы перевалим через Оранжевые горы, и покойники наши перестанут стучаться в крышку гроба.

Я подъехал к огромным гаражным воротам, на которых было выведено:

РАКОВИНЫ ДЛЯ КУХНИ И ВАННОЙ — ПАТИМКИН

«Всех видов — всех размеров»

Я вошел в громадное складское помещение, в центре которого помещался небольшой стеклянный офис. Позади офиса рабочие загружали два трейлера, а мистер Патимкин, зажав во рту сигару, на кого-то орал. «Кто-то» оказался Роном. На нем была белая тенниска с надписью «Ассоциация спортсменов штата Огайо», и хотя Рон был выше мистера Патимкина и так же крепко сложен, — перед отцом он стоял с вытянутыми по швам руками, словно маленький мальчик. Сигара мистера Патимкина так и прыгала во рту. Шестеро негров с бешеной скоростью загружали машину, складывая — у меня свело судорогой живот — раковины одну на другую.

Рон выслушал отца, повернулся и принялся командовать грузчиками. Он размахивал руками, и хотя был, судя по всему, немного смущен, не особо, по-моему, заботился о сохранности раковин. Я вообразил себя на месте Рона. Господи, я уже через час заработал бы язву! Я почти слышал, как с дребезгом разлетаются по полу осколки эмали, — и свой собственный голос: «Внимательнее, ребята! Осторожнее!» Бабах! «Ох, ребята… осторожнее… Ох!» А что, если мистер Патимкин подойдет сейчас ко мне и скажет:

— Ну что, парень, хочешь жениться на моей дочери? Давай-ка посмотрим, на что ты способен.

Ему будет на что посмотреть. Через минуту весь склад превратится в хранилище битой эмали.

— Клюгман! Что ты за работник?! Ты работаешь, как ешь!

— Так точно! Я воробышек. Отпустите меня, пожалуйста!

— Ты что — не умеешь грузить машины?

— Мистер Патимкин, даже вдохи и выдохи даются мне с трудом, я устаю во время сна, пустите меня, пустите…

Мистер Патимкин между тем отправился в свой «аквариум» — там надрывался телефон. Мне каким-то образом удалось выдернуть себя из забытья, и я пошел за отцом Бренды. Мистер Патимкин поднял на меня глаза и приветственно махнул свободной рукой, в которой дымилась сигара. Из-за стеклянной перегородки доносился голос Рона:

— Вы не можете уходить на обед все сразу. Так мы никогда не закончим!

— Присаживайся, — сказал мне мистер Патимкин, на секудну отвлекшись от телефонного разговора. Я огляделся— в офисе был только один стул — тот, на котором сидел мистер Патимкин. Тут не принято рассиживаться — тут нужно зарабатывать деньги тяжелым трудом. Я принялся рассматривать календари, развешанные на картотечных шкафах; на них были изображены женщины такой фантастической красы, с такими неземными бедрами и грудями размером с вымя, что никому бы и в голову не пришло принять это за порнографию. Художник изобразил на фирменных календарях «Строительной компании Льюиса», «Мастерской Эрла» и компании «Гроссман и сын. Картонные коробки» особей неизвестного мне третьего пола.