Джон Ирвинг - Покуда я тебя не обрету

Отец повернулся к ней и послушно высунул язык (наверное, перед туалетом он тоже не язык ей показывал, подумал Джек, а имитировал этот жест). Доктор Крауэр-Поппе положила ему на язык таблетку и поднесла бокал с водой; папа проглотил таблетку и запил.

– Пойду проверю, подал ли Гуго машину, мы просили его, – сказала доктор фон Pop и покинула их.

– У профессора Риттера дом в одном из этих безумно дорогих уродливых городков на другой стороне озера, – снова завелся Уильям, – то ли в Цолликоне, то ли в Кюснахте. Там все влетает в такую копеечку!

– В Кюснахте, Уильям, и это совершенно прекрасное место, – сказала доктор Крауэр-Поппе. – На той стороне озера больше солнца.

– Мне так и говорил таксист, – кивнул Джек.

– Ты хоть знаешь, сколько это стоит? – спросил папа. – Четыре миллиона швейцарских франков! И за что их дерут только! Подумай – дом площадью в какие-то несчастные триста – четыреста квадратных метров за три с лишним миллиона долларов! Это же бе-зу-ми-е!

– Из окон вид на озеро, – возразила доктор Крауэр-Поппе, – и вокруг дома сад, а это еще тысяча квадратных метров, Уильям.

– Все равно это безумие, – упрямо сказал отец; ну и ладно, хотя бы дрожать перестал. Доктор Крауэр-Поппе стояла у него за спиной и массировала плечи – просто ждала, пока подействует таблетка.

– Уильям, Джек может купить небольшой дом в городе, что-нибудь подешевле, – сказала она. – Я уверена, ему все равно, есть вид на озеро или нет.

– В Цюрихе все безумно дорого! – не уступал он.

– Уильям, вы ходите по магазинам за одеждой и посещаете проституток, больше вы нигде не бываете. Так нельзя ли поинтересоваться, откуда вы знаете цены на другие товары города Цюриха? – спросила доктор Крауэр-Поппе.

– Вот видишь, Джек, в каких условиях мне приходится жить! Я словно женат! – сказал отец; в этот момент вернулась доктор фон Pop. – Причем на обеих!

– Вы не поверите, но Гуго здесь, – сказала доктор фон Pop. – Он, представьте себе, не забыл.

– Вы слишком жестоки к бедняге Гуго, – заметил Уильям. – Джек, сейчас ты его увидишь – он вроде Германа Кастро.

Папа хотел сказать «тяжеловес», понял Джек с первого же взгляда, – Гуго колдовал над черным «мерседесом», полировал значок на капоте рукавом собственной белой рубахи. Одет он был скорее как официант, чем как водитель лимузина или санитар (его подлинная должность). Но даже белая рубашка с длинными рукавами не обманула Джека – перед ним стоял бодибилдер.

Его старшая сестра Вальтраут вышла низкорослой и крепко сбитой, а вот из Гуго получился настоящий великан. Он, кроме того, старался сделаться еще огромнее – накачал себе мощные плечи и шею, толще Уильямовой талии. Завершала чудовищную картину бритая голова – впрочем, куда деваться, видимо, такая стрижка идет Гуго больше, чем любая другая, подумал Джек. Лицо плоское, тупое – как говорится, квадратное. Одно ухо проколото, в нем золотое кольцо – но это ничего не значит, скорее привлекает внимание к другому уху, с оторванной мочкой (по дороге из Кильхберга в «Кроненхалле» отец рассказал Джеку, что на Гуго как-то в ночном клубе напала собака).

– Но ты не жалей Гуго, – сказал Уильям, – потому что собака дорого заплатила за свой неуместный аппетит.

Позднее доктор Хорват рассказал Джеку, что Гуго попросту убил обнаглевшего пса.

С первого же взгляда было ясно, почему Гуго поперек горла доктору фон Pop и доктору Крауэр-Поппе. Образованные женщины с утонченной душевной организацией не выносят таких мужчин; что там – женщины вообще редко смотрят в сторону подобных типов. И правильно делают – Гуго не только выглядел как профессиональный телохранитель, но и был им по «душевной организации».

В Кильхберге молодые медсестры Уильяма выстраивались брить в очередь, а на Гуго не обращали ни малейшего внимания; медсестры постарше, включая Вальтраут, попросту им командовали – не говоря уже о врачах и начальстве. Гуго был просто здоровенный громила, он и не знал, как иначе себя вести. С другой стороны, уж Гуго-то знает, где в Цюрихе лучший спортзал, подумал Джек, да и в Уильяме, сразу видно, души не чает – тем более что благодаря ему имеет некоторый успех у некоторых женщин (ведь он сопровождает изысканного джентльмена, красавца Уильяма Бернса, к проституткам; те же, зная это, не могут его не уважать).

– Гуго! – воскликнул папа, увидев его у «мерседеса»; таким тоном говорят лишь с закадычными друзьями. – Знакомься – это мой сын Джек, der Schauspieler! [29]

Точно так же папа представлял Джека пассажирам автобуса номер 161 – он настоял, чтобы они с Джеком и доктором фон Pop отправились в Цюрих на общественном транспорте. Уильям гордился тем, как хорошо знает автобусную сеть Цюриха и окрестностей, и хотел показать Джеку, как он обычно передвигается между городом и лечебницей. И с Вальтраут, и с Гуго они ездят в город именно на автобусе, а черный «мерседес» используется только для ночных вояжей.

Большинство пассажиров знали Уильяма, и он представил Джека всем.

– Я видел все ваши фильмы, – сказал Гуго Джеку. – Мы их смотрим вместе с Уильямом. Они нам никогда не надоедают! – воскликнул он и долго тряс Джеку руку.

Джек заметил, как переглянулись фон Pop и Крауэр-Поппе – возможно, «надоедают» тоже пусковой механизм в известных ситуациях. Но сейчас все прошло на ура, папа улыбался до ушей и пытался прыгать, правда, из-за таблетки это скорее выглядело как покачивание из стороны в сторону (видимо, она начала действовать).

– Я не прощаюсь с тобой, Джек, – сказал он и обнял сына за шею, положив голову ему на грудь (голова легкая, как у ребенка).

– И не надо, Уильям, – сказала доктор фон Pop. – Скажите ему просто bis morgen «до завтра», ведь завтра вы его снова увидите.

– Bis morgen, папкин.

– Bis morgen, – шепнул ему в ответ отец. – Я уже вижу, как укутываю тебя на ночь, милый мой малыш, или скорее это ты укутываешь меня.

– Боюсь, сейчас пришла пора Гуго укутать вас на ночь, Уильям, – заметила доктор Крауэр-Поппе.

– О, как я рад! – сказал Уильям, отпуская Джека.

Тот поцеловал отца в губы – не раскрывая свои, как его научила Хетер. Уильям поцеловал Джека в ответ точно так же.

– Я знаю, чем ты занимался, сынок! Ты целовался с сестрой!

Тут Джек решил рискнуть – да, это был риск, но время он выбрал, кажется, подходящее. В конце концов, рядом Гуго и врачи, если что, справятся.

– Я тебя люблю, папкин, – сказал он отцу, не думая даже, служит или нет глагол «любить» пусковым механизмом. – Я люблю тебя, и я люблю каждый дюйм твоей шкуры! Правда-правда.

Гуго едва не замахнулся на Джека; доктора фон Pop и Крауэр-Поппе пристально смотрели на Уильяма – интересно, как он сейчас отреагирует на слово «шкура»? Сработает ли пусковой механизм, который обычно нельзя остановить, или же вдруг это слово неожиданно стало приемлемым?