Альберт Лиханов - Слётки

Да, они тихо и мирно работают на рынке продавцами или вежливо взвешивают гречку в магазинчике с издевательским названием «Русь». Красавцы! Черные волосы топорщатся из распахнутых рубах, не менее волосатые руки так и играют силой, черные лакированные усы и усищи топорщатся на улыбчивых лицах. Вежливые, ничего не скажешь, образцово дисциплинированные, отличные выпускники школы Хаджанова – только сколько искренности в этой вежливости, а сколько презрения и непочтения – какой весовщик завесит?

Разобрав дело, рассказав о матери, о хаджановской угрозе, опять предупредив старших другов, почем может быть расплата, Глебка ни с того ни с сего предложил ребятам поехать в город. Просто так, протряхнуться. В родных кварталах они всем видимы и всеми узнаваемы, а собираться вместе сейчас, может, не самый раз, не самое подходящее время.

Братья охотно согласились. Завели свою «газель» и поехали.

Что-то все-таки удивительное было в их отношении к Глебке. Школьник не то чтобы командовал тремя старшими парнями, а легко их соблазнял. Или чувствовали в нем продолжение Борика? Слегка опасались? По крайней мере, уважали…

В столице местных земель, городе, несомненно, более значительном и крупном по сравнению с Краснополянском, но все же неопрятном, обтерханном и в высшей степени поношенном за счет массовых когда-то построек из серого силикатного кирпича, выделялась собою разве что пустынная в старые времена площадь, ныне опять же обставленная по кругу фанерными разномастными киосками.

К площади этой примыкал недлинный старинный бульвар с вековыми липами и прохожей аллеей посередине, где и происходило главное человеческое оживление. Когда-то вдоль бульвара, с обеих сторон, двигался транспорт, но теперь машины тут не ходили, и ничто не стало мешать пешеходам шляться как по бульвару, так и по двум асфальтированным, хотя и нешироким проездам, да еще же и по двум как раз широким тротуарам – так что народу тут всегда пребывало множество. На тротуары выползли столики разнообразных кофеен и ресторанчиков с тентами, с зонтиками, с белыми заборчиками, а еще множество, один за другим, было тут торговых сооружений, не то чтобы, конечно, столичные бутики, но уподобляющиеся им заведеньица.

Глеб разменял сотняшку – здесь в обменниках девицы даже головы не поднимали, просвечивали купюры синим светом, выкидывали деньги, чек, поддельно торопясь, хотя торопиться ровным счетом было некуда, не то что во времена слухов и паник.

Присели в уличной кафешке, он заказал по бокалу колы со льдом и пластиковой соломинкой. Кайфовали вчетвером за железным квадратным столиком на железных же, в белый цвет покрашенных стульчиках. Жестко, неудобно, но славно почему-то, хорошо, потому как непривычно и празднично.

Ни говорить, ни думать про Хаджанова, про зимние дела не хотелось, вообще ничего не хотелось, вот только так сидеть, помалкивать, почмокивать, балдеть, таращиться по сторонам – на чужих девчонок, идущих мимо, на мужиков, на женщин с сумками и пакетами, которые семенят мимо, идут, чего-то где-то накупив на этом коротком торговом бульваре. Как будто с ума люди посходили – все возбуждены, сосредоточены, взвинчены – или наоборот, плетутся расслабленно, будто достигли счастья – радости, удачи, утехи. А всего и делов-то – покупку либо задумали, либо уже совершили. Кофту там, например, или туфли. Можно подумать, без этого жизнь остановится, обломится, бессмысленной станет… Одно слово – рынок!

Меценат Глебка заказал еще по бокалу колы, велел кинуть туда по дольке лимончика. Малолетка-официантка, наверное, лет пятнадцати, все исполнила беспрекословно.

– Помните, парни, – спросил Глебка, и радуясь и печалясь, – как мы у вас в детстве на бревнышках вот так же сидели? И вы нас с Бориком, и с Акселем, и с Витьком Головастиком этой заразой в банках досыта угощали?

Выросшие, возмужавшие братишки загалдели возбужденно, принялись спорить, когда было лучше – тогда или сейчас. Пришли к выводу: «Сейчас!» Тут все-таки лед, соломинка и лимон. Глеб не согласился.

– Тогда Борик был, таким, как я, – не согласился Глеб. – Тогда было лучше!

Парни, почти мужчины, сочувственно закивали.

– И еще была наша деревня Горево, – добавил Глебка, – город ее еще не сожрал. Ну, и народу столько вокруг не было, – кивнул на шныряющих, бегущих, стоящих, движущихся людей разного возраста.

– Там это там, – многозначительно произнес Ефим. – Тогда это тогда. А тут это тут.

– Точно, – восторгнулся старший брат Петя. – И здесь это здесь. Наконец-то расхохотались.

Все, что произошло дальше, потом казалось Глебу эпизодом киносъемки – он видел похожее по телику: стремительно и непонятно.

Впрочем, это можно было бы сравнить и со стихийным бедствием, вроде обвала, только не в горах каких-нибудь, а прямо среди людей, в городе, на площади, ярко освещенной фонарями.

Они вышли с бульвара на площадь, довольно пустынную, по крайней мере в сравнении с торговой улицей, и пошли по ее краю – просто так, не спеша.

Сзади послышался топот, какие-то вскрики, они обернулись и увидели, как прямо на них несутся человек пятнадцать одетых в черное людей.

Именно это запомнилось вначале – одетых во все черное. Они гнались за двумя людьми такого же примерно роста. Двое что-то гортанно вскрикивали время от времени, а черные молча гнались за ними. Вся эта свора выскочила с торгового бульвара, скорее всего, из ресторана, который сиял иллюминацией прямо на углу площади. Оттуда раздался крик, шум, свист, что-то замелькало синим – это вспыхивали проблесковые маяки вылетевших на площадь милицейских патрульных машин. Черные, вместо того чтобы разбежаться, стали лупить тех двоих. Тогда только Глеб немного разглядел драчунов – они были еще и бритыми. Скинхеды!

Били они каких-то неизвестных хотя и кулаками, не палками, не говоря уж об оружии, но лупили зло, без жалости, с какой-то непонятной яростью.

Минуты через три только Глеб услышал, как звал его издали старший, Петр:

– Гле-е-ебка!

Он сообразил, что братья отбежали, дистанцировались, надо и ему отсюда убегать, и побежал, но было поздно. Из-за угла вывернули менты, причем в модерновых круглых касках, опять же как в кино, и скорей Глеб сам врезался в них, чем они поймали его.

Его огрели палкой сбоку, под ребро, он хотел объяснить, что совершенно ни при чем, но дыхание перехватило. Ему скрутили руки, потащили к арестантскому «газику». Глеб слышал, как братья кричали ментам:

– Он не виноват! Мы просто шли!

– Вот мы и узнаем! Куда вы шли! – ответил хриплый голос. – Да и про вас узнаем! Ну-ка, ребята!

За ними кинулись, это Глеб скорее почувствовал, чем увидел, но парни оторвались.