Евгений Клюев - Давайте напишем что-нибудь

– Чего поделываем? – отбарабанила неверная Кунигундэ.

– Да вот… принимаем всех, кому дорога судьба Правильной Окружности из спичек.

– Которых Личность собирался послать к Ядрене Фене?

– Именно! А вы чего там поделываете?

– Мы пока всех святых кормим… Но, кажется, у нас проблемы.

Неверная Кунигундэ выглянула в обезображенный сад. Вызванные бдительными соседями сотрудники санэпидстанции, похожие в своих скафандрах на космонавтов, со всевозможными предосторожностями отворяли потихоньку калитку.

Ну что ж… Иногда приходится нести утраты, о мой читатель. Крепись. В этой главе протагонист (так я звучности ради назову, пожалуй, главного героя) умрет на твоих глазах. Не без удовольствия замечу, что это очистит тебя, о мой читатель. Во всяком случае, освежит. И то сказать, какое ж настоящее художественное произведение без катарсиса? Это только поверхностные американцы любят хэппи-энды. А мы не только глубокомысленные европейцы, но еще и азиаты мы с раскосыми и жадными очами, как о нас давно уже сказал один умный человек. Так что настало время чьему-нибудь скелету хрустнуть в тяжелых, нежных наших лапах. Да так хрустнуть, чтоб хруст от него прошел по всей Руси великой… это тоже недурственное выражение, хоть и употребленное автором всуе. Однако всуе употребленное выражение, осознаваемое как употребленное всуе, есть выражение, употребленное к месту. К какому месту, автор вынужден умолчать: хороший автор не открывает карты до срока.

Так вот, стало быть. Мы люди закаленные, о мой читатель! Уж кто-кто, а мы-то способны не потерять рассудка при виде страшной гибели главного героя. Мы даже готовы к этому – практически каждую секунду. Положи, о мой читатель, сердце на руку и скажи мне честно: разве не казалось тебе время от времени, что следующей строчкой, к которой ты опустишь красивые свои глаза, будет строчка: «Тут Редингот внезапно погиб» – или: «Тут Деткин-Вклеткин неожиданно скончался» – или: «Тут Марта стремительно усопла»… Все ведь к этому шло – чего уж греха-то таить? Допускаю, конечно, что ты, о мой читатель, едва ли ожидаешь чего-нибудь вроде: «Тут Редингот, Деткин-Вклеткин, Марта и все остальные герои ни с того ни с сего дали дуба»… серийным убийцей автор настоящего художественного произведения себя, наверное, в твоих глазах пока не зарекомендовал! Пусть даже (признаюсь тебе, о мой читатель!) не раз он – автор этот, успевший и сам сыграть в ящик за время лепки художественного целого, – был обуреваем (в прямом и, замечу без ложной скромности, величественном смысле этого слова) отчаянной мыслью замочить их тут всех наконец одним брутальным росчерком пера… Но заметил ли ты, мой ненаблюдательный читатель, что, каждый раз беря себя в руки, автор все-таки воздерживался и не замачивал без необходимости? И что все сколько-нибудь дорогие тебе персонажи в принципе пока еще живут и побеждают на страницах данного художественного произведения? А теперь сам посуди: не значит ли это, что автор похвальным своим воздержанием уже заслужил себе право прикончить кого-нибудь из первых рядов? Ответ твой будет прост и беспощаден: значит.

Вот, стало быть, и договорились. И помня о том, что гибель, причем в этой самой главе, уже объявлена автором, задумайся о том, кто из ранее известных тебе и любимых тобой писателей был так осторожен, так щадил хрупкую твою душу? Да никто, по совести-то говоря! И… давай-ка назовем тут все наконец своими отвратительными именами: писатели-гуманисты прошлого убивали главных героев просто как бандиты. Перелистываешь себе спокойно, попивая чаек с вареньицем, очередную страницу, а там – бац! Главный герой валится, как свежескошенный сноп – и хоть бы писателю хны! Без предупреждения, без каких бы то ни было заранее предпринятых мер предосторожности, даже без намека где-нибудь в предшествующей главе – дескать, я, конечно, ничего не обещаю, но очень может быть, что данного героя мы с вами видим в последний раз… Какое там! Хлобысть да и все… Что случилось? Убили! Как убили? Да так вот… на-по-вал. Никакой, между прочим, нервной системы на такие перепады художественного давления не хватит. А то ведь еще и хуже бывает: ты, наивный, все еще продолжаешь считать главного героя живым – и вдруг тебе как снег на голову: герой-то, оказывается, уже и умер… с месяц тому назад, и захоронен, и над могилой его надругались пьяные подростки.

Никуда это все, дорогие мои, не годится! Подлинным гуманистом может считать себя лишь тот писатель, который, заранее все обдумав, медленно и настойчиво готовит своего читателя к торжественной процедуре прощания с главным героем. Как врач. Сядьте, пожалуйста, чтобы не упасть, достаньте носовой платок и успокойтесь, сейчас я сообщу Вам одну страшную новость. Помните своего брата? Хорошо. Попытайтесь представить себе, что с ним сейчас. Нет, холодно… холодно… холодно… Какая Вы, право, недогадливая, будто у нас разговор и не в больнице происходит! Давайте-ка я Вам валерьянки на всякий случай накапаю… Что Вы говорите? Да нет же, повторяю, холодно! Хорошо, я помогу Вам: он только что умер.

Вот так это делается, дорогие мои, так и только так! Никаких стрессов – мужественно, сосредоточенно, делово. А прежде всего – гу-ман-но. Так, стало быть, и поступим, начав повествование о смерти главного героя издалека, чтобы должным образом приготовиться к встрече с этой неизбежной (я подчеркиваю, неизбежной!) бедой.

Положив последнюю спичку на лед, Деткин-Вклеткин оправил двойной тулуп, еще Бог весть когда пошитый Карлом Ивановичем, внутренним эмигрантом (для себя лично… для двух себя) и посмотрел на стройную линию из спичек, безупречно тянувшуюся по ледяной поверхности куда хватало глаз… Ну что ж, его историческая миссия выполнена: вверенная ему часть Окружности – ценою крайнего напряжения всех внутренних сил Деткин-Вклеткина и всех внутренних сил читателей – построена.

Он распустил дрессированных белых медведей по домам и с нежностью посмотрел на переминавшегося с ноги на ногу Случайного Охотника. Образованный эскимос Хухры-Мухры отлучился куда-то – как он своевременно предупредил – по крайней нужде.

– Вот, друг… – сказал Деткин-Вклеткин Случайному Охотнику, и голос его дрогнул. – Историческая миссия выполнена.

– Что это значит? – робко спросил Случайный Охотник.

Деткин-Вклеткин по-доброму рассмеялся:

– Это значит, что больше история не требует от нас ничего.

Случайный Охотник поежился… потом поежился еще – он так и ежился бы без остановки, если б Деткин-Вклеткин вдруг не спросил:

– Вы чего поеживаетесь-то все время?