Евгений Клюев - Давайте напишем что-нибудь

И стало тихо во всей Японии – так тихо, что слышно было, как возле самой вершины Фудзиямы ползет по склону улитка.

– Не шуми так, с ума сошла? – шикнула на нее Умная Эльза.

Улитка перестала ползти.

– Где вы его взяли, такого чистого? – кивнув на все еще стоящего в молитвенной позе Хухры-Мухры, благоговейным шепотом спросила Умная Эльза, спустя полчаса или больше.

– В юрте сидел… невидимый миру, – сквозь слезы улыбнулся Деткин-Вклеткин.

Улитка снова принялась ползти по склону горы – правда, почти бесшумно.

Хухры-Мухры очнулся и спрятал человеческую пуповину в карман.

– Я помолился, – отчитался он Случайному Охотнику, словно тот мог не слышать его молитвы. – Как Вы думаете, поможет?

Случайный Охотник растроганно обнял его:

– Конечно, поможет! Слова-то Вы какие нашли… проникновенные.

– Это я умею! – простодушно похвастался Хухры-Мухры. – У меня слова сами из души жизни выходят. Привык, видите ли, молиться: знаете ведь, на Северном полюсе, кроме как с богами, и говорить не с кем. Но на Северном полюсе проще: там боги тебя с полуслова понимают! И на твоем родном языке вежливо в ответ разговаривают. Скажешь им: «Пожалуйста, покажите мне цветы-тюльпаны!» – а они тебе: «Рады стараться, эскимос Хухры-Мухры!» – и показывают.

– Где ж показывают-то? – спросил Случайный Охотник, сроду не видевший цветов-тюльпанов на Северном полюсе.

– Так во сне показывают – не наяву же! Наяву при нашей температуре там все цветы-тюльпаны замерзли бы. А во сне тепло, они там не мерзнут. Я цветы вообще очень люблю, а от тюльпанов уж совсем без ума. Была б моя воля, я бы Абсолютно Правильную Окружность из тюльпанов выкладывал! А Вы бы из чего?

– Я бы… – было слышно, как в голове Случайного Охотника случился оползень: он никогда и не пытался представить себе Абсолютно Правильную Окружность сооруженной не из спичек, а еще из чего-нибудь. – Я бы… Я бы выкладывал ее из сосисок: очень сосиски люблю, хотя, может быть, это и неприлично. – Широкое лицо его побагровело от стыда.

– Да уж, – побагровел вслед за ним и Хухры-Мухры. – Еще как неприлично: тюльпаны и сосиски – это две очень большие разницы…

– Почему же неприлично? – воскликнула Умная Эльза. – Когда любишь – все прилично: неважно, кого или что! Лишь бы вы сердцем строили, а тюльпаны у Вас в сердце или сосиски… или вот монументальная композиция «Никогда и ни при каких обстоятельствах не забудем мать родную» – все равно! Только в Японии начинаешь хорошо понимать такие вещи.

– Вы долго жили здесь? – спросил Случайный Охотник, из чувства благодарности перейдя на «вы».

– Очень долго, – ответила Умная Эльза. – Лет… восемьдесят, по ощущению.

– Сколько же Вам сейчас? – оторопел Случайный Охотник.

– Около тридцати.

– По ощущению? – уточнил Случайный Охотник.

– Нет, по паспорту, – улыбнулась Умная Эльза. – По ощущению – гораздо больше.

– А сколько Вы в Японии по паспорту прожили? – не отставал Случайный Охотник.

– Я здесь паспорт не регистрировала, – призналась Умная Эльза.

Случайный Охотник сочувственно кивнул:

– Нелегально, значит, живете…

– Почему нелегально? Легально. Только без регистрации. В общем-то, меня и непонятно было, как регистрировать – я сюда усилием духа Японского Бога направлена. Таких не регистрируют.

– А таких много? – поинтересовался Хухры-Мухры, пораженный уровнем сервиса, обеспечиваемого чужим богом.

– Наверное, нет, – скромно сказала Умная Эльза. – Но, как сказано, у меня с Японским Богом особенные отношения.

– Чем Вы их заслужили? – спросил Хухры-Мухры с непонятной в его положении ревностью.

– Верой и правдой, – сухо, как сирокко, ответила Умная Эльза и, прекратив этот никому (в том числе и читателю) не нужный разговор, подошла к Деткин-Вклеткину, зачарованно рассматривавшему монументальную композицию «Никогда и ни при каких обстоятельствах не забудем мать родную».

– Великолепно! – чуть слышно повторял он. – Великолепно… что за тонкая работа! Да-а-а… пожалуй, такого вклада в построение Абсолютно Правильной Окружности из спичек не внес никто.

– О каком вкладе он говорит? – с ужасом спросил Хухры-Мухры Случайного Охотника. – Это же к Окружности вообще отношения не имеет! Спички в разные стороны, линии и вовсе не наблюдается… мы ведь пра-виль-ну-ю – причем Абсолютно Правильную – окружность строили!

Тут Хухры-Мухры кинулся к Деткин-Вклеткину и страстно воззвал:

– Опомнитесь, зодчий, придите в себя: я не узнаю Вас! Вы ли это выговаривали нам за малейшую неточность, заставляя перекладывать тысячи и тысячи спичек только потому, что внезапно обнаруживали отклонение на одну десятую градуса? И, когда Случайный Охотник говорил Вам, что одна десятая градуса на Северном полюсе погоды не делает, Вы ли это хохотали демоническим смехом и предлагали нам представить себе, во что превратится одна десятая градуса через сто километров, через двести, через триста? Я уж не говорю о том, что мне пришлось юрту на собственном горбу с ее законного места перетаскивать, потому что Вам, вынь да положь, надо было там Окружность прокладывать, где юрта стояла! А здесь и сейчас – Вы стоите и нахваливаете откровенную халтуру просто потому, что не можете противостоять чарам этой… этой гейши, у которой даже регистрации нету. А еще про Марту рассказывали, которая для Вас – весь универсум… бабник! – Маленькая речь Хухры-Мухры была такой горячей, что обожгла Деткин-Вклеткину ухо.

Смазав волдырь свиным салом, Деткин-Вклеткин смиренно ответил:

– Вы прямо как дракон огнедышащий, а не Хухры-Мухры! Стоять рядом с Вами страшно… А отвечу я Вам вот что: не будем ни о чем жалеть! Мы делали то, что считали необходимым – и слава Японскому Богу. Если же мы ошибались в значении слова «абсолютный», так это не наша вина. В этом виноват автор настоящего художественного произведения, которому не худо бы все-таки разобраться, чьими устами у нас тут глаголет истина. Я до недавних пор думал, что моими…

Ну, вот! Хуже и не придумаешь: твои же герои начинают делать тебе твои же (прошу понять меня правильно !) замечания… Живешь для них, о себе забываешь, жертвуешь собственными счастьем, здоровьем и успехами в работе, годами подчиняешься их логике, их ритмам… их глупостям, в конце концов, умираешь, но и с того света продолжаешь заботиться о них как о детях малых, – так они еще и недовольны! «Черная неблагодарность – вот наш гонорар», – как (правда, совсем по-другому) говорят датчане, а уж они-то лучше всех на свете разбираются в что-почем… недаром так непоколебима датская крона.

Ладно, Деткин-Вклеткин… ладно, дорогой! Буду любить тебя без взаимности, ибо сильна любовь моя и не требует ничего взамен. Даже и более того скажу: плюй в мою сторону, хлестай меня плетьми, отплясывай на моем гробе пляску Святого Витта – и тогда я не отрекусь от тебя. Потому как «не отрекаются любя» – или «не отрекаются, любя»: не знаю, что имела в виду Вероника Тушнова, если уж совсем точно, – но в любом случае выше, чем Вероника Тушнова, не было, нет и не будет на земле авторитетов.