Морис Дрюон - Дневники Зевса

Решив избавиться от Урана, Гея обратилась к титанам, заключенным в глубинах ее утробы. Она подстрекала их к бунту и мести, призывала освободиться, а заодно освободить и ее. Все титаны уклонились, не осмеливаясь оставить узилище, назначенное им Ураном, и опасаясь худших кар, если заговор раскроется; все, кроме одного, самого младшего, Крона, моего будущего отца. Только он согласился попытать удачу в этом отвратительном деле, при условии, что ему будет обещано владычество над миром.

И вот как-то вечером он, при материнском содействии, ускользнул из своей темницы — Тартара. Гея похитила у мужа золотой серп, выкованный для атлантов, и дала его сыну. Крон расположился в засаде и стал ждать.

Таким образом, когда Уран, целиком поглощенный творческими желаниями, что предшествуют сну, возвращался с облета континентов и уже спускался к Средиземноморью...

Но достаточно ли вы задумывались над контуром Средиземного моря, его формой, изгибами, его плодотворной широтой? Почему оно вечный источник творчества и родина цивилизаций? Отделившись от индийской грозди, зародышевая клетка скользит по персидским долинам и проливам Ближнего Востока... Думаю, вы меня поняли.

Итак, с наступлением ночи, когда Уран стал опускаться на Средиземное море, Крон, его сын, вооруженный серпом, вскочил и одним ударом отсек своему отцу член и мошонку.

Рев, который испустил оскопленный Уран, наполнил ужасом Вселенную.

Кровь, хлынувшая из раны, окропила все окрестные воды и земли. Из нее родились Эриннии — жуткие божества, впитавшие ярость бога-отца, а также великий Пан, и Силен, и сатиры — вечные носители мужского буйства и разнузданности. Вдруг возник род гигантов, таких как Алкионей, Офион и Красный Порфирион, — раса могучих, скотски грубых и ограниченных колоссов, порожденных изначальными, примитивными силами, вырвавшимися из жил Урана. Им предстояло доставить мне в будущем массу забот. Все происходило так, словно различные энергии, наполнявшие кровь родоначальника, вдруг разделились, рассеялись, чтобы порознь воплотиться.

Одна капля упала на спящего коня. Проснулся он уже первым кентавром. Это показывает, какие замыслы питал Уран в миг своего несчастья.

Не думайте, что млечно-белая семенная жидкость, исторгнутая из раны, пропала зря. Ее струя ударила так далеко, что вспенила море у Кипра, и новая заря увидела, как на этом месте из волн вышла Афродита с янтарными руками, точеными пальцами и совершенной грудью — самая прекрасная, если судить по внешнему виду, самая обольстительная и самая вожделенная из богинь. Но Афродита жестока и холодна даже в своих страстях. Она любит только саму себя и наслаждается лишь страданиями влюбленных в нее. Отмеченная отцовской скорбью как проклятием, она неутомимо и беспрестанно, вечно надеясь и вечно разочаровываясь, гонится за счастьем, к которому постоянно приближается и в итоге никогда не достигает.

Уран, видя, какой удар ему нанесен, объявил Крону ужасающим голосом, что того постигнет соразмерная кара: он тоже будет свергнут одним из собственных сыновей. Это пророчество было его последним словом. Затем Уран удалился в высоты неба, в свою суть, где и пребывает, распростертый, безучастный, неподвластный силам тяготения, бессмертный и вечно немой.

Если же вам хочется знать, почему, получив увечье, Уран-демиург забросил начатые расчеты, наброски и привои, отказался совершенствовать свое творение и даже наблюдать за ним, предоставив жизнь в некотором смысле самой себе, спросите об этом моего сына Гермеса, который изобрел ваш язык и образовал из одного корня слова «ген», «генератор» и «гений».

Смертные, вы теперь разделяете с нами возможность перемещаться по воздуху (я был неправ вначале, отрицая у вас всякое новшество; мы об этом еще поговорим), поэтому, когда вам случится пролетать над островом Корфу, присмотритесь к его форме, к распределению растительности на нем. Вы поймете тогда, почему его также называют Керкира, что значит «член». Мы, боги и люди Средиземноморья, бываем невоздержанны на язык...

Утверждают еще, что, когда Крон бросил злополучный серп, тот упал в море и его рукоятка стала мысом Дрепанон, а великолепный изгиб Навплийского залива обязан своей красотой частицам божественной плоти, приставшим к золотому лезвию. Это огромное лезвие искрится летними вечерами, когда солнце озаряет его своим последним светом.

Едва сделавшись властелином мира, Крон освободил братьев. В жены он взял свою сестру, прекрасноволосую Рею.

Остальные же титаны соединились с титанидами или с нимфами. В это царствование родилось множество второстепенных богов, немало детей и внуков, двоюродных, троюродных братьев и сестер, а также прочих родственников.

Гея-Земля в пылу своей новой страсти неоднократно отдавалась порывам Понта. Да и Ночь, еще одна дочка Хаоса, сочла, что ей тоже дозволено познать исступление, и бросилась в объятия Эреба, своего брата, бога кромешного мрака.

Эрос вполне равнодушно взирал на все эти союзы. Его ролью было толкать одни силы к другим, вовсе не беспокоясь о последствиях. Наш мир, впрочем, не единственный, которым ведает Эрос, и соития Земли отнюдь не единственная его забота.

От стольких совокуплений без всякой меры и порядка произошли (упомяну для примера лишь немногих) Горгоны, в том числе и зловещая Медуза, а также две гарпии, неумолимая Немесида, Ложь и Распря, Голод и Боль, Старость и Убийство, Беззаконие и Бедствие...

Царем не становятся по случаю, и одного властолюбия недостаточно, чтобы оправдать власть. Правление моего отца было гнусно во всем. Впрочем, разве одна из модуляций его имени не звучит как Хронос — всеразрушающее время?

Золотой век разбился вдребезги.

Хотя Океан со своей супругой, прекрасной Тефидой, держался в стороне от всех этих безумств, презрительно наблюдая за утехами своей матери с Понтом; хотя моя дражайшая тетушка Память воздерживалась от любого союза, храня себя для будущей любви; хотя ее сестра Фемида, Закон, заняла сходную позицию — остальные титаны продолжали творить глупости. Желая вознаградить себя за долгое заточение, они буйно веселились в Атлантиде, все там разворотив и притесняя атлантов. Те же, в отчаянии, что потеряли своего царя, начали уставать и уменьшаться в росте, стали бояться смерти.

Одноглазые и сторукие тоже были освобождены. Крон, лелея коварные замыслы, полагал, что сможет их использовать для вящего успеха. Но, не умея направить их силу на полезные работы, добился лишь еще больших разрушений. Сколько лесов погибло в пожарищах оттого, что Аргу, молниеносцу, приказали разжечь костер из веточек!