Джон Коллиер - «На полпути в ад»

И тогда-то, в самое неподходящее время, мистеру Мэннерингу пришлось отправиться в город по делу крайне Неприятному и крайне огорчительному. Его негодяй племянник снова попал в историю — на этот раз так попал и в такую историю, что понадобилось все великодушие, а заодно и все влияние мистера Мэннеринга, чтобы вытащить из беды этого пропащего молодого человека. Более того, как только мистер Мэннеринг оценил ситуацию, так он тут же сообщил блудному родственнику, что впредь пусть на него не рассчитывает, что его пороки и его неблагодарность. искоренили всякую приязнь между ними и что хотя рука помощи протянута ему в последний раз, но сделано это лишь в память его матери, а отнюдь не потому, что его дядя сколько-нибудь верит в его раскаяние или исправление. И сверх того, он, чтобы облегчить душу, написал кузине Джейн, очертив ей положение вещей и добавив, что не видит иной возможности, нежели отсечь молодого человека от семейного древа.

Когда он вернулся в Торки, кузины Джейн нигде не оказалось. Это было чрезвычайно досадно. Из прислуги они держали одну кухарку, очень старую, очень глупую и очень тугую на ухо, а к тому же слегка помешанную, так как мистер Мэннеринг многие годы во всяком разговоре с нею обязательно и настоятельно напоминал, что она должна всегда, при любых обстоятельствах поддерживать жар в большой кухонной печи на определенном уровне. Ибо от этой печи зависел не только водообогрев дома; она разогревала трубы отопления смотровой, куда приходящий садовник, обслуживавший прочие теплицы, доступа не имел.

В конце концов, кухарка привыкла считать себя истопником и находить в этом свой главный raison d'etre [34] Смысл существования(фр.) , так что если какой-нибудь вопрос и пробивался сквозь стену ее глухоты, то ее глупость вкупе с помешательством тут же как-нибудь относили его к топке печи — и уж тем более когда с нею заговаривал мистер Мэннеринг.

Ему удалось разузнать только то, что кухарка сразу же сообщила, а именно — что его кузины три дня как нет, что она уехала и слова не сказала. Мистер Мэннеринг недоумевал и негодовал, но будучи человеком собранным, он счел за благо отложить дальнейшие расспросы, а прежде восстановить свои силы после долгого и утомительного путешествия. Чтобы вытянуть хоть что-нибудь из старой кухарки, нужно было запастись энергией; и все-таки могла еще обнаружиться записка. Естественно, по пути в свою комнату мистеру Мэннерингу надо было заглянуть в теплицу, просто удостовериться, что с его драгоценной орхидеей ничего не случилось за время безрассудной отлучки кузины Джейн. Едва отворив дверь, он сразу же увидел бутон: тот вырос до размеров человеческой головы. Скажем не преувеличивая, что мистер Мэннеринг так-таки прирос к месту на целых пять минут, не сводя взгляда с удивительного бутона.

Однако, спросите вы, почему же он не заметил на полу ее одежды? Дело в том, что (как бы это поделикатнее) одежды ее на полу не было. Кузина Джейн — о, дама, конечно, весьма почтенная во всех отношениях, да и возраста довольно почтенного (давно за сорок), — старательно исполняла новейшие предписания насчет обоюдной культуры тела и души — шведские, немецкие, неоэллинские и тому подобные. А в орхидейной было как нельзя более тепло. Словом, я продолжаю.

Мистер Мэннеринг наконец оторвал глаза от исполинского бутона и решил пока что вникнуть в тусклые будничные мелочи. Тело его покорно взошло по лестнице, но сердце, ум и душа пребывали возле орхидеи в немом обожании. И хотя к первому ее жалкому цветению он отнесся философически безразлично, теперь его, как и нас бы с вами на его месте, восхитил новый, неимоверный бутон. Куда как естественно, что, принимаючи ванну, мистер Мэннеринг восторженно воображал расцвет своей ненаглядной зеленой крестницы. Это будет, конечно же, самый пышный на свете цветок, причудливый, как сон, или же, напротив, поразительно простой. Лепестки его раскроются плавно, как руки балерины-или это будет похоже на солнечный восход. Ах, она, может быть, распускается сию минуту! У мистера Мэннеринга не стало никакого терпения; он поднялся из воды в облаке пара, набросил свой купальный халат и поспешил в теплицу, даже не вытершись как следует, хотя и был подвержен простуде.

Бутон еще не распустился; он по-прежнему вздымал свою плотную головку среди лоснистой, упитанной листвы — и мистер Мэннеринг заметил теперь то, на что прежде не обратил внимания, — как буйно разрослась орхидея. Он вдруг с изумлением понял, что огромный бутон — вовсе не тот, который завязался до его отъезда. Тот был гораздо ниже. Так где же он? Ага, его скрыла молодая лиственная поросль. Он раздвинул ее и обнаружил расцветший бутон. При виде этого цветка изумленный мистер Мэннеринг оцепенел и даже, можно сказать, остолбенел, ибо факт тот, что он прирос к месту, не сводя глаз с цветка, на целых пятнадцать минут. Цветок являл собой копию головы пропавшей кошки кузины Джейн. Сходство было такое точное и живое, что через пятнадцать минут мистер Мэннеринг вознамерился поднять сброшенный халат и запахнуться в него, потому что он был человек благопристойный, а кошка, слывшая поначалу котом, оказалась совершенно женского пола. Я это к тому, что вот сколько выразительности, экспрессии, presence [35] Присутствия духа (фр.). — называйте, как хотите, — имела в себе эта цветочная кошачья морда. Однако хотя он и попытался поднять свой халат, но было уже поздно. Он и шевельнуться не мог. Свежая пышная листва незаметно сомкнулась вокруг него; повсюду впились вовсе не рудиментарные усики; он слабо вскрикнул раз-другой и обмяк: с этого места мистер Мэннеринг как таковой выбывает из нашей истории.

Мистер Мэннеринг погрузился в обморок, в такое глубокое беспамятство, что лишь за провалом вечности забрезжили в его мозгу первые слабые проблески сознания, завязи нового бутона. Прошло никак не меньше двух или трех дней, покуда комок органического вещества, сначала почти бесформенный и вовсе бесструктурный, вызрел до того, что мог именоваться мистером Мэннерингом. Эти дни, которые во внешнем мире миновали довольно быстро, слегка волнительно и не без приятности, для смутно зреющего в бутоне сознания оказались краткой историей возникновения человека, сводкой множества эпох.

Происходил процесс, подобный развитию зародыша. Наконец существо, гонимое из глубины до нелепости сжатой перспективы веков, замедлило бег свой и почти остановилось в настоящем. Оно стало опознаваемо. Семь возрастов мистера Мэннеринга сменились, как серия крупных планов в научно-популярном фильме. Его сознание определилось и прояснилось. Набухший бутон был готов распуститься. Полагаю, что в этот момент мистер Мэннеринг в точности походил на пациента, который, очнувшись после наркоза и рассеивая смутные видения, жалобно спрашивает: "Где я?" Затем бутон распустился, и он понял, где он.