Джон Коллиер - «На полпути в ад»

— Чарли говорит-все это одно лишь твое воображение, — сказала Эдна. — Он говорит, филин ни за что не нападет на попугая.

— Интересное дело, а Чарли-то откуда знает? — возмутился Джек. — К тому же я двадцать раз повторял, что та штука покрупнее филина.

— По его словам, это доказывает, что тебе мерещится несуществующее.

— Быть может, ему и хочется, чтобы я думал, будто мне мерещится несуществующее, — сказал Джек. — Быть может, вам обоим так удобнее.

— Ох, Джек! — вскричала Эдна. Она была глубоко оскорблена, ибо речь мужа доказывала, что у Джека все нейдет с ума допущенная им нелепая ошибка, невыдуманная ошибка того типа, какие свойственны многим мужьям-молодоженам, когда они внезапно входят в комнату не постучавшись, а сидящие там люди смущаются безо всяких к тому оснований. Чарли молод, холост, легко сходится с людьми и хорош собой, да он любому положит руку на плечо и даже ничего такого при этом не подумает, и никто не против.

— Зря я про это вспомнил, — сказал Джек.

— Вот уж поистине зря, — сказала Эдна и была права.

Попугай вовсе ничего не сказал. Все эти дни он хохлился да прихварывал и, казалось, даже совершенно разучился выпрашивать сахарок. Только кряхтел да стонал себе под нос, встопорщивал перышки, а время от времени покачивал головой с самым унылым, разнесчастным видом, какой только можно вообразить.

Но вот однажды, когда Джек вернулся домой с работы, Эдна, приложив палец к губам, поманила мужа к окну.

— Присмотрись к Тому, — шепнула она.

Джек выглянул на веранду. Престарелая птица меланхолически слезала с жердочки, отрывала от винограда засохшие веточки и уносила в тот угол, где балюстрада упиралась в стену дома, прибавляя новую добычу к той, которую успела принести раньше. Попугай расхаживал взад-вперед, то так, то этак изгибал веточки, все с неизменным скорбным выражением, придавая немалое значение тому, чтоб покрасивее расположить перышко-другое, кусочек дерева, обрывок целлофана. Не оставалось никаких, сомнений.

— Не остается никаких сомнений, — заметил Джек.

— Он вьет гнездо! — воскликнула Эдна.

— Он! — воскликнул Джек. — Он! Это мне нравится. Старый самозванец! Старый травести! Она решила снести яйцо. Томазина — такое у нее отныне будет имя.

Томазина так Томазина. Два-три дня спустя вопрос разрешился, не оставляя даже тени сомнений. В одно прекрасное утро в хилом гнезде красовало сьяйцо.

— Я-то думал, она разболелась после той встряски, — сказал Джек. — А она хандрила, только и всего.

— Чудовищное яйцо, — сказала Эдна. — Бедная птаха.

— Чего ты ожидала, после стольких-то лет? — рассмеялся Джек. — Некоторые птицы откладывают яйца величиной чуть ли не с самих себя… киви или как ее там. Но все же, надо признать, наше яйцо — громадина.

— Вид у нее неважный, — встревожилась Эдна. И впрямь, вид у старой попугаихи был почти настолько больной, насколько способен плохо выглядеть попугай, а это значит — в несколько раз хуже, чем любая, другая Божья тварь. Глаза закрыты, голова поникла, протянешь палец почесать ей щечку — она с самым расстроенным видом отворачивает клюв в другую сторону. Тем не менее она добросовестно высиживала снесенное ею исполинское яйцо, хоть день ото дня и чахла на глазах.

— Быть может, лучше отнять у нее яйцо? — предложил Джек. — Мы могли бы выпустить содержимое, скорлупу оставить нам с тобой на память.

— Нет, — не согласилась Эдна. — Оставим ей. Всего-то и было у нее радости за все эти годы.

Здесь Эдна дала маху, что и поняла спустя несколько дней поутру.

— Джек, — позвала она мужа. — Иди сюда скорей. Тому нехорошо — то есть я хотела сказать Томазине. Боюсь, что она умирает.

— Надо было отнять у нее яйцо, — невнятно проговорил Джек, прибежавший с непрожеванным завтраком во рту. — Она себя попросту изнурила. И вообще, что проку в этом яйце? Все равно оно неоплодотворенное.

— Посмотри на нее! — вскричала Эдна.

— Каюк ей, — сказал Джек, и в тот же миг несчастная пожилая птица, опрокинувшись на спину, испустила последний вздох.

— Это ее яйцо убило, — заявил Джек, беря в руки провинившийся предмет. — Как я и предсказывал. Хочешь оставить на память? О, Господи!

Со всей мыслимой поспешностью водворил он обсуждаемый предмет на место, в гнездо.

— Оно живое! — сообщил он.

— Что? — переспросила Эдна. — Как понять?

— У меня у самого сердце екнуло, — пояснил Джек. — Нечто из ряда вон выходящее. Нечто противоестественное. Внутри яйца сидит птенец, клювом тюкает.

— Выпусти его, — попросила Эдна. — Разбей скорлупу.

— Прав я был, — не отвлекался Джек. — Все-таки я видел птицу. Скорее всего, какой-нибудь залетный попугай. Но только у него был такой огромный размах крыльев…

— Надобью-ка я скорлупу, — решила Эдна и умчалась за ложкой.

— Счастливая будет птица, — провозгласил Джек, когда Эдна вновь появилась на веранде. — Можно сказать, родится с серебряной ложкой в клюве. Поосторожнее!

— Я осторожно, — пообещала Эдна. — Ах, хотелось бы надеяться, что птенец жив!

С этими словами она бережно надбила скорлупу, постукивание усилилось, и вскоре перед их глазами предстал массивный клюв, пробивающий себе дорогу. Еще секунда-и птенец появился на свет.

— Силы небесные! — вскричал Джек. — Какой урод!

— Это потому, что он такой желторотый, — заступилась за птенца Эдна. — Вырастет прехорошеньким. Будет весь в маму.

— Возможно, — сказал Джек. — Мне пора. Положи это в гнездо. Корми это протертой пищей. Держи это в тепле. Не слишком тормоши это. Пока, любовь.

В то утро Джек два или три раза звонил домой — узнать, как самочувствие птенчика и хороший ли у него аппетит. В обеденный перерыв Джек сломя голову прибежал домой. Вечером в гости пришли вообще все — хоть одним глазком поглядеть на "новорожденного" да преподать какой-нибудь полезный совет.

Был там и Чарли.

— Птенца надо кормить ежечасно, — заявил он. — Так происходит в природе.

— Он прав, — поддакнул Джек. — Так полагается, по крайней мере первый месяц.

— Похоже, ближайшее время я буду прикована к дому, — заметила Эдна сокрушенно.

— Я буду заглядывать и скрашивать твое одиночество, — утешил ее Чарли.

— Я тоже буду выкраивать время, чтоб забежать домой среди дня, — пообещал Джек после чуть затянувшегося раздумья.

Спору нет, ежечасное кормление шло птенцу на пользу: он рос с поистине устрашающей скоростью. Покрылся пухом, появились перышки; через несколько месяцев он совсем вырос и при этом нисколько не походил на свою матушку. Начать с того, что он был черен как смоль.

— Не иначе как гибрид, — рассуждал Джек. — Черный попугай существует в действительности; я своими глазами видел в зоопарках. Правда, на нашего они нисколько не походили. Я уж подумываю, не выслать ли его фото какому-нибудь специалисту.