Светлана Пахомова - Ангелам господства

— Задействовали машинерию театра: включили поворотный круг! Ты в перекидке на кубатуре своего помоста не уловила сдвиг. По фазе. Мизансцены.

Он так шутил.

— Я висела на плече Кофтуна вниз головой с воздетыми бог весть куда руками — по замыслу и по рисунку сцены!

Дробинкой скорпионьих глаз Ляксашка пересёкся с Антониной.

— Попробуй осознать: есть кто-то, кто на пульте дернул тумблер!

— Доброжелатель: невидимый, таинственный и безнаказный на ровном полпути…к диплому. Изыски. Исключайте. Я испепелена. Мне надо выспаться, я больше не могу!

Осталось не услышанным стенанье. Спич повторился с новым всплеском:

— Синхронной параллелью найдем координаты мизансцены. Точки опоры в сцене драки сместим, переплетём, закрутим эпицентр распространения конфликта не круговой, а эллипсообразной мизансценой. И зафиксируем два эпицентра: один — с срединной точкой в виде Жанны, раскручивается по-часовой. Другой — в котором поединок её сторонников-противников. Все вместе — пернатый поединок коршуновзорой гром-птицы в светлых бликах! Встречным движеньем по низам — все отрицательные, демонические — внизу — вовне спирали — в синем цвете, — блистая черным отраженьем мечей и лат, — дно мирового океана!

Ну, все понятно: на горе голубь с нимбом, внизу — змеиный перехлёст. Ох, как бы мне переродиться в образ мадонны со щеглом и слушать проповедь Франциска птицам.

— Чудесно, браво, но это образность, возможная в кино. Лишь выразительными средствами порезанной в монтажке пленки можно добиться виденья такого катаклизма. Но что мне нравится, что я больше по замыслу не висну вниз головой.

Плелась из института прочь, на спящих тополях грачи сновали с криком в гнездах. Почувствовать весну в спрессованном на тротуаре сером снеге, споткнуться о бордюр — и осознать Москву. У нас гранита нет, и не мостят высоких тротуаров, все ближе к простоте — бровка, асфальт, газон. А ноги не несут, и в мыслях оголтело застряло-занозило: черт дернул за какой-то тумблер пульт.

По общежитьевским сусекам из пряных и съестных припасов — декоративный кабачок на подоконнике в соседстве с кустиком алое. Питание вприглядку. Жизнь в искусстве. И почему ж мне раньше не сказали, что заниматься собиранием цветов не плохо бы, хозяйствуя на маслобойне. Не повезёт — так с детских яслей! В дверную щель просунулась нечесаная рыжая косища:

— Тебе по прошлой смене с вахты передали, что из суворовского брат звонил.

— Изыди, Рыба.

— Имей в виду: у старосты твоя степуха — элементалы жизни, денежные знаки!

— Элементалы — производные духовности и квинтэссенция всего сущего. Читайте Парацельса.

— Пара… чего?

— Бомбаста Теофраста фон Гогенгейма.

— Читаем не такое, сегодня у Петельчука — «Посев».

— Сожнём!

Тащиться в дальний край Москвы, в две пересадки, по разным линиям подземки, двумя автобусами и ещё пешком в цигейковой шубейке на радиальных линиях метро сгорая, или избрать вторичный вариант: в польской куртяшке на «ихней», закордонной «шерстяной» подкладке, — гриппозный риск. Это теперь Фили для мегаполиса столицы — предпограничье центральных сити, а тогда, когда я в первый раз искала по адресу казарму брата, мне каждый милиционер на будке отвечал:

— А это разве здесь, у нас? Да что вы, девушка, Суворовское — в Ленинграде!

После вчерашнего происшествия то, что должно найтись в зеркале в качестве лица, казалось другим местом. Никина бодяга была, возможно, волшебной водорослью, но на меня подействовала чарующим цветением. Обворожительно расцвеченная челюсть не закрывалась стеклами от солнечных очков. А ехать было надо: у братика чутьё на долгожданную мою степуху, а у меня комплекс Аленушки сестрицы: напьется, неразумный, из копытца, и так он, несмышленыш, в сапогах. И что за блажь в роду у наших мамок, зачем всю поросль мужеского рода совать в Нахимовско-Суворовский уют?

Еще завидуют другие: престижным значится на танцы в аксельбантах заявиться. Два раза в год — отрада похвальбы: бабули потчуют гостинцами с грошовых пенсий, а мамки девок разгоняют, а эти лопоухие малые верблюжата крутят по сторонам побритые кривые черепушки на тонкой шее в подшивном воротничке и радуются, что к ним по-взрослому папаши, и сестры-девки вредные, как мамушки: «Сю-сю». Поеду, страшно отказать своей натуре в отрадном миге самоотреченья. Придумала прическу с загибом челки на синяк и в путь пустилась — по сретенской поземке в куртке, в джинсах. В том хитренький рассчет и тайный замысел для конспираций: такие джинсы только у меня во всей Москве — Клод Монтана восьмой модели, новейший подлинник; муж изловчился-умыкнул в загранкомандировке в прошлый месяц. Когда я в этих джинсах, то моё лицо становится для всех прохожих незаметным, все смотрят на кармашки сзади: берут за образец, сверяют лейбл и мысленно дают понять друг другу, что следует скосить глаза до пятой точки, расшитой и заклепанной по новой моде «мадэин». Моя задача выпрямляться и сумку на ремне не свешивать с плеча назад, чтоб не перекрывала перспективу советских граждан к самосовершенству в познаньи истин, что все хорошее доступно молодым!

Автобусы, идущие к метро, на нашу остановку к институту ходили крайне редко, и все прогульщики учебных пар могли встречаться спозаранку в нейтральном сквере. Между высоких лип трассирующей панорамой просматривались все подходы к корпусам и две аллеи к общежитьям. Сегодня от толпы праздногуляющих сорвался Генка Корин, преодолел на цапельных ногах ходибельное расстоянье в четверть мили и выполнил удачно давкий норматив по посажению в автобус. Протиснулся.

— Прогуливаешь утренние пары?

Наверняка, это обозначало «Здрасьте».

— Брат попросил ухи.

— Белогвардеец?

— Гвардеец, бел, как полотно. Я ему в детстве пупок зеленкой мазала, теперь спасаю от поглощения казёнщиной казармы. А ты, я вижу, больше не москвич, и дома не ночуешь?

— А мы с Петельчуком вчера всю ночь «Посев» читали, решили сделать для тебя сюрприз.

Заплел извилины — какой сюрприз может родиться от «Посева»? Невольно напрягаюсь. Блик дня пробился сквозь толпу, скользит по спинам и предплечьям, щеки моей коснулся. Генку качнуло. Отвернулся и молчит. Мучительно слова для продолженья ищет.

— Последствия вчерашнего сюрприза с тумблером на пульте сегодня на лицо, ты в том же стиле нечто предлагаешь? Да не стесняйся, расскажи — давай, задействуй механизмы раскованной фантазии, а я повешу свои ушонки на гвоздь вниманья — буду слушать. Мне все равно теперь какая непринужденная беседа отвлечет, меня теперь, скорей всего отчислят не сегодня-завтра, будет что вспомнить о вас с Петельчуком.

— Не думаю, что на тебя Каплини покусится, весь сброс балласта уже давно отстегнут, у нас на курсе зачисток больше делать не дадут — военкомат, и ректорат, и комитет своё забрали, теперь спектакль на выданье, а план-репертуар для института — основное. Это возможность публично представлять себя