Юрий Козлов - Воздушный замок

Саня будет долго молчать, и Света повесит трубку. Потом Света пойдёт в гости к Юрке и Ольге и узнает, что они на всё лето уезжают на Север, на Белое море.

Света придёт проводить их, но около самого вагона остановится, спрячется за спины провожающих, потому что рядом с Ольгой и Юркой увидит своего бывшего мужа. А когда поезд тронется, и Саня медленно пойдёт по перрону, и ветер будет нести мимо окурки, бумажки, конфетные обёртки, Света подумает, что подойди она сейчас к Сане — он попросит прощения, скажет, чтобы она возвращалась, в голубых прозрачных глазах его будут стоять слёзы. Света вцепилась в серебристый вокзальный столб и подождала, пока Саня скрылся в метро.

Домой Света поехала на автобусе. Шёл дождь. Она плакала.

…И Саня вернулся домой и пошёл в свою комнату, где над диваном по-прежнему висела таблица Менделеева. Часть кнопок отлетела, и таблица сильно горбатилась. Саня задумался над назначением странного документа под названием «Свидетельство о расторжении брака». Для получения этого документа Сане нужно было заплатить в сберкассу пятьдесят рублей, а потом с квитанцией явиться в загс. Всё это объяснила Сане по телефону весёлым голосом девушка из службы быта.

— Ты страшный человек, — сказала Сане Ольга, когда он стоял рядом с ней и Юркой на перроне. — Ты не желаешь соотносить собственные порывы с реальностью, ты опасен для окружающих… Бедная, бедная Света….

— Мне надоела эта фраза, — ответил Саня. — С порывами покончено… Теперь я мирный путешественник…

— Где же ты путешествуешь? — усмехнулась Ольга.

— По проспекту Вернадского, — ответил Саня. — И я совсем не опасен. Мне доверяют стеречь коляски…

— «По проспекту Вернадского»… — передразнила его Ольга. — Хочешь, познакомлю тебя с одной девушкой — это будет равносильно путешествию через пустыню Гоби….

— Я уже прошёл через пустыню Гоби… — грустно ответил Саня. — А вы даже не заметили…

— Почему? Ты загорел… — сказал Юрка.

— Это на даче.

— Но всё-таки согласись, что ты порядочная сволочь, — сказала Ольга.

— Дело не в этом, — ответил Саня. — Хотя, пожалуйста, считай меня сволочью.

— А в чём дело?

— Просто мы сами себя не знаем, — оказал Саня. — А страдают от этого другие люди.

— Главным образом те, которые имеют несчастье нас любить, да? — Ольга с интересом смотрела на Саню.

— Любовь можно сравнить с водоёмом, — усмехнулся Саня. — Вода до самого горизонта, а глубина по колено… Вот и вся любовь… Но пока в этот проклятый водоём не зайдёшь, какая глубина, не узнаешь…

— Ты стал резонёром… — заметила Ольга.

До отправления поезда оставалось три минуты.

— Рубите деревья, режьте фигуры! — обнял Саня Юрку и Ольгу.

— Ходи в наш двор, поглядывай за гаражом! — попросил Юрка.

— Ищи свой оазис, пустынник! — съязвила Ольга.

— Я теперь чувствую его, как аравийский верблюд… — ответил Саня. — И у меня такое чувство, что я… прошёл мимо…

— Пока, двугорбый! — хлопнул его по плечу Юрка.

Поезд тронулся, и Саня пошёл по перрону, и ветер подталкивал его в спину, и Саня задумался об исполинских архангельских соснах, из которых Ольга намеревалась резать фигуры, о том, как Юрка будет огромным топором валить эти сосны, вытирая пот со лба и играя мускулами, а Ольга будет стоять рядом, и в руках у неё будет резец (или чем там вырезают деревянные фигуры), и она будет ждать, пока дерево не распилят и не повезут на подводе в светлую северную избу, где Ольга будет работать день и ночь (в Архангельской области ночи белые), а Юрка будет ходить но окрестностям, ловить рыбу, глядеть на морского зверя. И придёт Саня к мысли, что это тоже модель семейного счастья, только для него, к сожалению, неподходящая.

С вокзала Саня поехал домой и увидел, что родители и Наташа вернулись с дачи. Они скорбно смотрели на Саню и молчали. А Саня зачем-то отправился в ванную, где долго и яростно мылся, потом растирался полотенцем до тех пор, пока кожа не начала гореть. А выйдя из ванной, Саня во всём чистом уселся за стол и попросил отца достать коньяк. Саня выпил рюмку в гордом одиночестве, и, глядя в окно на летнюю темнеющую улицу, он улыбнулся и вздохнул полной грудью, и в глубине этого вздоха прятался всхлип, совсем как в детстве, когда после наказания или после драки, после истеричных слёз и переживаний приходит этот вздох, означающий, что всё: что-то в жизни уже прошло, а что-то только началось.

1976 г.

В центре маленького южного города много машин и людей. На перекрёстках машины с трудом пробиваются сквозь толпы, не реагирующие на цвета светофора.

Он шарахался от машин, его толкали со всех сторон, и перекрёсток казался ему настоящим адом. Один в незнакомом городе с дурацким светильником в руках. Нелепо выглядел этот светильник в залитом солнцем городе.

Он вздрогнул и чуть не выронил светильник, когда почувствовал, что кто-то берёт его под руку.

— Так просто перейти улицу, а ты не можешь, — сказала она. Они стояли на другой стороне. Перед ними был памятник Фрунзе. Асфальт под ногами горячий и белый. Казалось, плюнь — и зашипит. — Теперь ступай, куда тебе надо… — И, словно забыв про него, пошла дальше.

Он догнал её около парфюмерного магазина. В витрине было зеркало. Она смотрелась в него и поправляла волосы. Рядом пристроился старик — местный житель. Он смотрел то на неё, то на себя в зеркале и вздыхал.

В городе ходили трамваи. Они тряслись, звенели и исчезали среди высоких зелёных деревьев. Деревья не распускали ветки во все стороны, а словно делали гимнастику — тянули руки вверх и не давали никакой тени.

— Светильник, — сказал он. — Купил вот… Внутри воск и разноцветные лампочки. Замечательная вещь… Правда, я ещё не видел, как он работает…

Во всём городе он один был в кожаном пиджаке и в толстых мятых брюках.

— Я помню, на Север ты как-то полетел в курточке с капюшоном, — сказал она.

— Хорошая была куртка, — засмеялся он. — Она треснула в Хатанге… Там было минус сорок.

— А сейчас тебе не жарко? — спросила она.

На ней были парусиновые шорты и голубая рубашка с простроченными карманами. Загорелое лицо, загорелые ноги.

— Ты выглядишь на десять лет моложе, — сказал он. — Ты — десятиклассница. Наверное, ходишь на танцы и за тобой все ухаживают?

Он сказал это так весело, что ей стало обидно.

На стеклянной двери парфюмерного магазина возникла картонная табличка «Обед».

— Ну вот… — расстроилась она. — А я хотела купить зубную пасту…

— Эй вы! — яростно затряс он стеклянную дверь. Картонная табличка запрыгала. — А ну открывайте!