Лора Белоиван - Маленькая хня

А потом я снова слышу металл об металл, и они уходят. 1ак быстро, что я даже не успеваю с ужасом представить, как кто-нибудь из них останавливается и ссыт на меня сверху. Потом звук двигателя — негромко — хорошая машина какая-то, но я никогда не запоминаю её бренд и модель, помню только звук и цвет — она тихая и тёмная. Они уезжают, а я еще сижу в могиле сколько-то, потом выползаю, вся в глине, но, слава Богу, не с обоссанной башкой, и сразу к той оградке, где они шурудили. А уже темно совсем, я не вижу толком ни хрена, и эта штука правда тяжелая, но я надуваюсь так, что чуть не лопаюсь, и делаю таки металлом об металл, и штука сдвигается, а под ней чемодан. Я его тут же открываю и нащупываю два пистолета, они сверху, а дальше — баблосы в пачках. Целый чемодан баблосов, очень хорошо.

А потом я прусь с этим чемоданом вниз к трассе, и два раза падаю, потому что скользко — не знаю, дождь, что ли, прошел до этого. И тут внезапно понимаю, что с чемоданом я привлеку внимание и вызову подозрение, поэтому залезаю в кювет и начинаю распихивать пачки в трусы, под майку, а в куртке у меня такие карманы, если пойду через кладбище вечером, то обязательно в этой куртке — баблосов много влезло. Еще, правда, осталось дофигища, но я нахожу в канаве расколотый арбуз, выгребаю из него мякоть и набиваю баблосами, и еще две пачки в руке, не знаю уже, куда их деть, так и иду с баблосами в руках как дура, а чемодан с пистолетами в кювете остался, нахрен мне пистолеты.

А домой я прихожу к утру, потому что иду пешком по берегу моря, а не по трассе, потому что баба с арбузом ночью за городом — это просто кошмар какой сюр, хотя, конечно, баба с арбузом ночью на пляже — тоже не слишком reality, но выбор у меня небольшой, ведь тачку поймать я не могу — меня же запомнят, с арбузом и двумя пачками хороших баблосов в руке.

И вот я прихожу домой и начинаю считать, на сколько опустила бандитов, прямо в коридоре вытаскиваю из трусов и из-под майки пачки, потом из карманов куртки, потом сажусь на пол, - и тут моя мечта всякий раз покидает меня, потому что я до сих пор не решила, сколько денег мне надо, чтобы перестать о них думать, и соответствует ли это количество объему задрипанного чемодана с доисторическими медными углами, который я, обменяв на расколотый арбуз, бросила валяться в кювете за оградой Лесного кладбища на 14-м километре, хотя, кажется, все это происходило в районе остановки «Перевал», кладбище долго тянется вдоль трассы, и я боюсь, что уже никогда не найду то место, где мне чуть не нассали на голову, но мне опять, как обычно, невероятно повезло.

Какой-то весны (дневничковое)

Возвращаясь с Банценовых высерок, встретила бомжиху. Она несла в руках новенькую швейную машинку.

— Извините, сегодня воскресенье или понедельник? — спросила она у Банцена.

— Воскресенье, — ответила я.

— Но вечер уже, да? — уточнила она, всё так же обращаясь к собаке.

— Да, говорю, — часов девять.

— Лето скоро, — кивнула она Банцену и пошла шить сарафаны и платья из ситца.

Летали с ним всю ночь, а в голове пел хор мышей и гремели сольные партии Бенедикта:

Дописывать либретто я не собираюсь, и так всё ясно: Бенедикт лёг на пол животом, поставил рядом свечку и просунул в щель пола гарпун.

А потом почти все умерли.

Какой-то весны (дневничковое)

Я научилась разворачиваться в воздухе, не размахивая пальцами.

«Три часа, полет нормальный» — это выражение отпечатано практически у всех жителей города В. прямо над клювами. Кто-то скажет, что это о космонавтах, но я буду спорить. Космос отсюда почти так же далеко, как и Мск. И если б космонавты были не фантастикой, то обязательно бы встретились на небе с Богом, чего, однако, в их взаимно-параллельных воспоминаниях не прослеживается.

Летать приятно и удивительно. Вот внизу улица Светланская, названная так отнюдь не в честь чьей-то первопоселенческой бабы, а в память фрегата «Светлана», на которой и баб-то сроду не было. Светланская пересекается Алеутской, имеющей такое же отношение к алеутам, как Светланская — к Светкам, зато была в истории российского флота шхуна «Алеут», черт его знает как добравшаяся до здешних берегов лет 150 назад.

Параллельно Алеутской скатывается вниз Океанский проспект. Он с разбегу тычется мордой в бессмысленное окаменевшее словосочетание «памятник борцам за власть советов». В городе В. уже мало кто помнит, что за советы давали каменные борцы, и кто их слушал, и кто их просил что-нибудь советовать; поэтому данное словосочетание все дополняют и конкретизируют в меру своих представлений о действительности:

«памятник борцам за власть бесплатных советов»,

«памятник борцам за власть дурацких ответов»,

«памятник борцам за власть вредных советов Г.Остера»,

«памятник борцам за власть полезных советов молодой хозяйке».

Кстати, да. По дороге случилась внутренняя потребность обновить домашний парк кастрюлек и сковородок. По красоте мне чуть-чуть нравится цэптэр, но совсем не вкатывает сетевой маркетинг, поэтому или тефаль со специальной железочкой в серединке, очень выпендрежной, или стеклянное для микровэйв, хотя я там ничего не готовлю, потому как нет у меня микровэйв. А если кастрюльки цветные эмалированные, то можно вкусно представлять, как под них перекрашивается кухня и вешаются новые занавесочки в тон. Остановилась на разноцветных эмалированных (три шт., разных размеров — от М до XL), со стеклянными крышками, очень красиво. И сковородку все-таки тефаль, пусть думает обо мне и даже вместо меня, думка с возу — бабе легче; да и, опять же, красивая.