Ладислав Фукс - Мыши Наталии Моосгабр

– Лимонаду, – улыбнулась она за окошком, протянула куда-то руку и откупорила открывалкой бутылку. Потом налила лимонаду в стаканчик, что был под прилавком, а плешивый человек дал пятак, взял стаканчик, чуть отошел и стал пить. Госпожа Моосгабр скользнула по нему взглядом, увидела, как он держит стаканчик и пьет, но потом, быстро отвернувшись, снова посмотрела на госпожу Линпек.

– Да, мадам, – сказала теперь госпожа Линпек – лицо ее внезапно застыло, и голос, внезапно изменившись, стал спокойным и на удивление глубоким, словно она говорила из омута, – сейчас три, и потому у меня мало клиентов. Если бы вы с этой мадам, – она указала на привратницу, – посетили меня через полчаса, вы б изумились. Одни поедут с работы, другие, те, что работают ночью, – на работу, и перрон станет как муравейник. В такие часы у меня просто голова идет кругом. Лимонад, пиво, сладости, открытки, правая рука не знает, что делает левая, как в ракете. И еще вы бы видели, сколько народу в этом привокзальном ресторане!

– А скажите, пожалуйста, мадам, почему люди туда ходят? – спросила привратница, и щеки ее запылали снова. – В нем ждут поезда? Ведь поезда ходят каждую минуту, – сказала она, глядя на колею, по которой как раз подходил желтый поезд, – здесь никому не приходится ждать поезда.

– Здесь люди выходят или пересаживаются, – сказала госпожа Линпек с лицом застывшим и голосом по-прежнему спокойным и глубоким, словно она говорила из омута, – а потом, ничего не поделаешь, пропускают несколько поездов и идут посидеть в ресторан. Многие предпочитают посидеть здесь, чем где-то наверху, на поверхности. В здешнем ресторане хрустальные люстры, и если вы пройдете подальше, то увидите там и зеркала в два раза больше, чем где-либо в другом месте. Люди любят там назначать свидания или развлекаться хотя бы тем, что смотрят на перрон и на поезда. Открытки здесь у меня пользуются большим спросом, потому что люди при этом любят писать, закажут себе «Нескафе» или пиво и пишут. Приходят сюда люди и с похорон, чтобы выпить.

В это время лысый мужчина в стороне от них допил, выбросил стаканчик в корзину, что стояла у киоска, и ушел. Госпожа Моосгабр посмотрела ему вслед, потом на корзину, полную использованных стаканчиков, и опять перевела взгляд на госпожу Линпек. Но госпожа Линпек снова была неузнаваема.

– Я этого не переживу, – трясла она головой в окошке, и ее голос звучал несчастно, отчаянно, но теперь стал высоким, как голос дрозда, – легко говорить, она пришла не для того, чтобы вы бросались под поезд, нет, не бросайтесь. Не бросайтесь, – голова госпожи Линпек опустилась в ладони, – о небо, почему все время являются эти призраки? Я разве на сцене, я же в киоске и честно торгую, как обыкновенная продавщица. А всё эта гиена, – госпожа Линпек быстро подняла голову с ладоней и строго поглядела перед собой, – а всё эта старая Клаудингериха, мальчик из посылки ни одной нитки не взял. Никто из нас, кроме моего мужа, не воровал. А Охрана, – госпожа Линпек строго посмотрела на госпожу Моосгабр, – Охрана по сей день не помогла мне, чтобы он платил алименты. А знаете, как все дорого и во сколько мне мальчик обходится? Ведь у него на зиму даже пальто нет, – госпожа Линпек внезапно вздохнула, и холод в ее подкрашенных глазах сменился какой-то печалью, – из старого вырос, нового нет, где его взять, ежели он не ворует. И он все время вынужден ходить в этом зеленом свитерке, мадам… – госпожа Линпек посмотрела теперь на привратницу, которая стояла возле госпожи Моосгабр и уже с минуту не произносила ни слова, – еще и шапку придется купить, разве он может ходить в мороз без шапки, ну скажите вы, вторая мадам, вы сами скажите, ведь он замерз бы. А на Рождество и лыжи купить. Только об этом никто знать не хочет, люди такие странные, вместо этого одни лишь призраки, как на сцене, и сегодня вечером… – госпожа Линпек коснулась глаз, – я брошусь под поезд.

В эту минуту госпожа Моосгабр заметила, что из подкрашенных глаз госпожи Линпек стекают две слезы. Заметила это и привратница и в удивлении открыла рот.

– Мадам, – затрясла сумкой госпожа Моосгабр, – я, правда, не пришла для того, чтобы вы бросались под поезд, вам же госпожа Кральц уже сказала об этом. Но я все же лучше знаю, как трудно с детьми. Дорогая мадам, – госпожа Моосгабр затрясла сумкой, – я знаю мать, у которой сын был три раза в тюрьме, а дочка, того и гляди, туда угодит. Я знаю мать, которая пела детям колыбельную, а вы бы сегодня на нее посмотрели. Дочка свадьбу справляла, а ей ни куска не дала. А там были ветчина, салат, вино, лимонад, почитай, такой же хороший, как и у вас. И мать к этой свадьбе напекла ей еще пирожков, но дочка выбросила их в окно лошади. А потом и мать выгнала.

– Скажите, пожалуйста, – госпожа Линпек внезапно дернула головой, и ее несчастное, отчаянное лицо чуть ожило, слезы высохли под глазами, – а откуда она ее выгнала? Из дому?

– Не из дому, – покачала госпожа Моосгабр головой, – прямо из того трактира, где свадьбу справляли. У всех гостей на виду.

– У всех гостей на виду, – быстро вмешалась привратница, и ее щеки ярко пылали, – и у двух студентов тоже, а уж это для матери было невыносимым позором. Знали бы вы, мадам, что это значит. Госпожа Моосгабр это очень хорошо знает. Она в Охране двадцать лет и одному мальчику недавно глаз сохранила.

– Вороний? Эту черную ягоду? – спросила госпожа Линпек привратницу, но потом быстро отвернулась.

Появился покупатель. Это была женщина в цветастом платье.

– Мне лимонаду, пожалуйста, – сказала женщина и дала пятак.

Госпожа Моосгабр и привратница чуть отошли, и у госпожи Линпек за окошком внезапно опять просветлело лицо, на ее красных губах появилась улыбка.

– Лимонаду, – улыбнулась она за окошком, протянула куда-то руку, открывалкой откупорила бутылку, налила лимонаду в стаканчик. Женщина в цветастом платье взяла его, отошла в сторону и стала пить. Госпожа Моосгабр скользнула по ней взглядом, увидела, как она пьет, а потом опять обернулась к госпоже Линпек. К перрону как раз подходил красный поезд.

– Видите, поезда все время подходят, – сказала госпожа Линпек, и ее лицо опять немного застыло, и голос опять стал спокойный и глубокий, как омут, – все время подходят. Но клиентов пока мало, точно в пустыне Сахаре. Однако скоро начнется час пик, и клиенты повалят толпой, как в театр «Тетрабиблос». И тогда моя правая рука не будет знать, что делает левая, хуже, чем в ракете.

– Они быстро ходят, – кивнула госпожа Моосгабр, глядя на красный поезд, который снова тронулся, – люди, что стоят в нем, обязательно за поручни держатся. В туннелях и на поворотах так и кидает из стороны в сторону. Это я еще помню. Но в тот раз, помню, мы сидели.