Норман Мейлер - Евангелие от Сына Божия

Так я покинул Храм в первый мой день в Иерусалиме.

Когда мы оказались за городскими воротами, большая часть сопровождавшей меня толпы последовала за мной на Масличную гору. Все ликовали. Лишь я один чувствовал, что за светлой радостью надвигается мрак.

Один за другим подходили ученики и спрашивали:

— Когда же свершатся эти великие чудеса? Когда наступит конец света, и мы вознесемся?

Я отвечал:

— Конец света наступит, когда меня уже не будет с вами.

Им было больно это слышать. На глаза мои навернулись слезы. Я видел, что их любовь ко мне больше, нежели нелюбовь, и снова захотел научить их мудрости. Я рассказал им свой сон.

— Вы услышите о войнах и смятениях. Народ восстанет на народ, царство — на царство. Настанут глады, и моры, и вели кие сотрясения земли. Но будет это лишь начало печалей. Вас будут преследовать, убивать. Вас возненавидят все народы — за имя мое. Умножатся беззакония. Многие соблазнятся любовью к злату. Но претерпевшие до конца — спасутся. И будут проповедовать это евангелие в Царстве всех народов.

В этот миг, в окружении людей, которые раскачивались и стенали в такт моим словам, я подумал о приспешниках дьявола. Не об этой ли опасности предупреждал Господь? Приспешники дьявола тоже сойдут на землю, причем под моим именем, и в их арсенале будет множество мелких чудес. И каждый станет утверждать, что он и есть я. Нам уготованы неисчислимые обманы! Я промолвил:

— Если скажут вам: «Вот здесь Христос» или «там», не верьте. Ибо придут лжепророки и станут творить великие знамения и чудеса. Если скажут вам: «Он в пустыне», не спешите туда. Если скажут: «Он в потаенной комнате», не верьте. Только когда молния воссияет на востоке и озарит запад, сойдет к вам Сын Человеческий. Солнце померкнет, луна не даст света своего, и звезды упадут с небес. Поколеблются силы небесные. Только тогда явится знамение Сына Человеческого и все увидят, как идет он по облакам небесным под звуки громогласных труб. Говорю вам, это свершится еще при жизни одного поколения. Кончатся небеса, кончится земля, но слова мои будут вечны. Поэтому — готовьтесь. Вам неведом час, когда придет Бог ваш. Знайте одно: кабы знал хороший хозяин, когда придет вор, он был бы настороже. Он не дал бы взломать свой дом. И вы готовьтесь. Сын Человеческий придет в самый нежданный час. И скажет: «Наследуйте Царство. Меня мучил голод — вы накормили меня; меня мучила жажда — вы напоили меня; я брел странником — вы впустили меня в дом; я был наг — вы дали мне одежду; я хворал — вы навестили меня; я томился в темнице — вы пришли ко мне». Всё, что вы сделали любому из братьев моих меньших, вы сделали мне. Тот, кто не помог им, обречен на вечные муки. Праведники же обретут вечную жизнь.

Люди вокруг меня возликовали, словно были уверены, что попадут в праведники. Словно многие хвалы Господу заменят труд во имя Его и обеспечат им вечную жизнь. Как же им найти истинную дорогу к Богу? Однако я не смел омрачить их веры. Ибо произнес уже главные слова. И должен теперь их уважать. Пусть красноречие мое исходило не от меня, а от Господа, но именно я принес Его великое послание людям.

В ту ночь я не стал принимать пищи. Жители Иерусалима стояли по обочинам дороги и кричали мне: «Царь!» — но не знали, что я обрету свое царство — если обрету — только на небесах. Они же искали монарха, который возродит былое величие Израиля, — величие, которое народ наш знал при царе Давиде.

Рассветная прохлада придала мне бодрости. Я был снова готов идти в Храм, сесть там под священное дерево. Я хотел учить.

Но на тропе под Масличной горой дорогу мне заступили фарисеи. С ними была женщина. Они сказали:

— Наставник, эта женщина обвиняется в блудодеянии. Ее застали прямо в постели. Закон гласит, что ее надо побить камнями. Как ты рассудишь?

Ищут всякую лазейку, чтобы уличить меня в потакании грешникам! Я не поднимал глаз ни на фарисеев, ни на женщину.

— Не прелюбодействуйте. — произнес я. — Кто смотрит на женщину с вожделением, прелюбодействует в сердце своем.

Я сказал это ради юношей, оказавшихся в толпе фарисеев. Глаза их сияли: не всякий день им доводилось открыто смотреть на блудницу. Я знал: их обуревают похотливые мысли, которые скоро найдут дело для праздных рук. Про себя же я подумал: если рука твоя тебя соблазняет — отсеки ее.

Стоявшая предо мной женщина была, по всей видимости, дьявольским отродьем, средоточием сатанинской грязи и срамоты: ведь искушение блудом — самое могучее оружие дьявола. Фарисеи пребывали в полной уверенности, что я найду способ простить ее и признаю тем самым, что потворствую блудницам. Но я молчал. Лишь склонился к земле. И принялся писать пальцем в пыли, точно вовсе не слышал их слов.

Они просчитали все самым изощренным образом. Ведь для ессея прелюбодеяние — прямая дорога в адское пламя. Они наверняка знают, что я изучал Священное Писание и помню, сколь страшна и опасна нечистая женщина. Собственно, они учились по тем же книгам. Вот, к примеру, царевну Иезавель из Второй книги Царств выбросили из окна высокой башни, и ее кровь брызнула на стену, и придворные растоптали ее копытами своих коней. И царь, увидев это, сказал: «Похороните эту проклятую женщину, все же она — царская дочь». Но от нее не нашли ничего, кроме черепа, ступней и кистей рук. Когда донесли об этом царю, он молвил: «Таково слово Господа: псы съедят тело Иезавели, и труп ее станет навозом на поле».

Я не смел поднять глаз на женщину, которую привели фарисеи. И продолжал писать в дорожной пыли какие-то слова. Какие — сам не знал и потому никому не позволял прочитать написанное.

Про себя же я повторял из Притчей Соломоновых: «Мед источают уста чужой жены, мягче елея речь ее: но последствия от нее горьки, как полынь, и остры, как меч обоюдоострый. Она распущенна и непостоянна. И ноги ее — те, что так спешили к разврату, — ведут ее к смерти».

Я не поднимал глаз. Петр сел возле меня на землю и развернул свиток, который всегда носил с собою, чтобы — хотя и был малограмотен — читать на досуге. Оказалось, мы с ним думаем об одном и том же. Толстым, вдвое толще моего, пальцем он указал строки и прошептал на древнееврейском языке:

— «Кто знается с блудницами, расточает все, что имеет.»

Я кивком попросил его продолжить. И он снова зашептал:

— «Прелюбодейная женщина поела, обтерла рот свой и говорит: «Я ничего худого не сделала»».

Я все кивал, стараясь удержаться и не взглянуть украдкой на эту женщину. И повторял про себя слова Иезекииля: «И пришли сыны Вавилона к Оголиве на любовное ложе, и осквернили блудодейством своим, и она осквернила себя ими и открыла наготу свою. Но умножала блудодеяния свои и пристрастилась к любовникам, у которых плоть — как у жеребцов».