Александр Тарнорудер - Послать подальше

Незаметно приблизился уже третий час по наступившему задолго до остального мира зимнему израильскому времени. Морской бриз нес некую свежесть, и по улицам Тель-Авива можно было неспешно прогуляться в косых тенях невысоких зданий, а не передвигаться мелкими перебежками, спасаясь в лавочках от душного зноя. Мы вышли на улицу Жаботинского, прошли вдоль черного металлического забора гимазии «Герцлия» — скучного трехэтажного здания с рядом коротко обрезанных на Суккот пальм. Потом мимо пары мелких особнячков, чудом выживших промеж безобразных грязновато-коричневых трехэтажных архитектурных монстров, ощерившихся щербинами жалюзей. Мимо частной больницы Асута с охранником, сонно взглянувшим на нас из подворотни. Мы повернули налево на улицу Дизенгоф, и Наоми испуганно схватила меня за руку. От кошко-рыси не осталось и следа. Кое-как мы добрались до следующего светофора, перешли улицу Арлозорова и остановились напротив широких ступеней Дома Инженеров.

Шли мы неспешно, минут, наверное, двадцать, и за все это время Наоми не проронила ни слова.

— Я смогу, — ритуально повторила Наоми Дому Инженеров и медленно двинулась вперед.

Меня же поразило количество аптек. На протяжении трех кварталов до улицы Гордона я насчитал их целых пять. Обилие аптек вселило в меня оптимизм, что, если с Наоми случится истерика, то мне будет недалеко бежать.

— Давай выпьем кофе, — предложила Наоми, когда мы с грехом пополам достигли фонтана на плошади Дизенгоф.

А поскольку эта площадь просто кишит разного рода кафе, то меньше чем через минуту мы приземлились за первым попавшимся столиком. Я привычно заказал пива, только чтобы импортного да из бочки, а вот Наоми, похоже, снова пустилась во все тяжкие:

— Двойной эспрессо, джин с тоником, двойная Смирновская, Мальборо-лайт, — выпалила она удивленной официантке.

Официантка вопрошающе повернулась ко мне, но я, глядя в сторону, только слегка пожал плечами: «Если уж дама хочет напиться…» Однако на душе у меня кошки царапались пребольно.

Наоми проглотила водку и кофе еще до того, как мое пиво коснулось поверхности стола. Она схватила сигареты и заскребла ногтями по гладкому целлофану, пытаясь его разодрать. Официантка вынула пачку у нее из рук, ловко подцепила ногтем почти невидимый хвостик и выдвинула две сигареты. Я покачал головой, а Наоми, прикончив за минуту первую сигарету, прикурила от нее же вторую и потянулась за коктейлем. Джина с тоником и второй сигареты хватило надолго — минут на пять. После этого Наоми вскочила, выдернув из кармана сотню, пригвоздила ее к столу пепельницей, схватила меня за плечо, и мы направились в сторону Дизенгоф-центра. Я с грустью оглянулся на почти нетронутое пиво.

На полдороге мы наткнулись на людской затор, перегородивший тротуар. Наоми вытащила меня на мостовую, и мы смогли пристроиться сбоку. Толпились вокруг цепочки на столбиках, огораживающей дерево. Я не сразу заметил, что рядом с деревом стоит небольшая треугольная стела из нержавейки с выгравированными на ней именами. Под деревом лежали букеты цветов и горели поминальные свечи. Наоми протолкалась сквозь толпу, вынула из кармана штормовки свечку, зажгла ее и поставила среди остальных.

— Девятнадцатое октября девяносто четвертого года… четырнадцать лет, — произнесла она.

Только теперь я сообразил где мы находимся: это было место теракта, взрыва в автобусе номер пять на улице Дизенгоф. Большиство прохожих, раздраженных помехой движению, равнодушно скользили мимо. Были и такие, кто останавливался на минуту, привлеченный немногочисленной толпой. В трех метрах от стелы стоял прикованный к фонарному столбу синий мотороллер, напомнивший мне городского инспектора Мерав.

По щекам Наоми покатились слезы. Она стояла, всхлипывая, закрыв лицо руками. Какая-то женщина погладила ее по плечу, обняла коротко, прошептала ей что-то на ухо. Наоми повернулась и, опустив голову, направилась обратно в сторону плошади Дизенгоф.

У площади я набрался смелости и поравнялся с ней:

— Эй…

— Ашер, пожалуйста, не говори ничего, только не уходи, мне так надо, чтобы кто-то был рядом.

Не успели мы присесть за знакомый столик, как передо мной возник свежий бокал пива, а перед Наоми — эспрессо. Давешняя официантка явно рассчитывала на продолжение банкета.

— Огоньку, — потянулась Наоми, — и, пожалуй, еще джина, только чистого. Скажи бармену: две трети льда и заполнить джином без тоника. И еще стакан свежего апельсиного сока, только давленого, а не из пакета. Есть?

— Все есть, — официантка умчалась исполнять.

Придавив окурок, Наоми потерла ладонями лицо, потом ее пальцы двинулись вверх и стянули с головы черную косынку. Она бросила ее на стул рядом, потом привстала, расстегнула пуговицы наглухо засупоненой штормовки, тряхнула головой и превратилась из манекена в человека. Она отхлебнула добрый глоток неразбавленного джина, глубоко затянулась очередной сигаретой и посмотрела на меня в упор.

— Свежий апельсиновый сок отменно прочищает мозги, — сообщила Наоми и отодвинула стакан на середину стола, демонстрируя, что покамест она ничего не собирается прочищать. — Ты хотел меня что-то спросить?

К ее видимому облегчению, я отрицательно покачал головой.

— До девятнадцатого октября девяносто четвертого года я была обычной израильской девчонкой. Училась в школе, служила в армии и трахалась с парнями. Я жила с дядей в той самой комнатухе, разделенной ширмой. Шмулик жил бобылем, женщин не водил, ну, а я входила в его положение. В то утро я поняла, что один человек мне небезразличен, и я сказала ему, что готова остаться с ним навсегда. Он был на вершине счастья, все никак не хотел меня от себя отпускать, дошел со мной до самого Дизенгоф-центра, куда я отправилась купить разных мелочей для моего нового дома. Только у самых дверей мы расстались: он повернул в сторону автобусной остановки, а я заскочила внутрь.

Наоми замолчала, она смотрела куда-то вверх, на крыши домов, судорожно сглатывая и шмыгая носом.

— Я поняла, что люблю его… Осознать в один момент, что кого-то любишь… Это был самый прекрасный момент в моей жизни, если ты можешь понять… Я находилась в такой эйфории, что ничего не замечала вокруг. Я вошла внутрь, а минут через пять мне показалось, что Дизенгоф-центр покачнулся. Все как сумасшедшие побежали наружу, а я просто застыла на месте. Каким-то звериным чувством я поняла, что моего парня больше нет. Не знаю, как я добралась до дома в тот день… Меня преследует это уже четырнадцать лет… Это не заживает, время не может ничего стереть.

Наоми зажгла очередную сигарету и затрясла ледышками в пустом стакане. Она сумела урвать глоток талой воды с привкусом джина, с сожалением стукнула стаканом об стол и махнула официантке.