Евгений Попов - Прекрасность жизни. Роман-газета.

Герой шагнул за ворота бывшей почтовой конторы. Там разворачивался тягач с полуприцепом, и пришелец невольно залюбовался — столь бережно и чутко двигалась управляемая человеком гигантская звероподобная машина в кругу другой техники, пытаясь не задеть эту технику своими железными плоскостями. «Классная работа! Как хорошо жить на свете!» — с восхищением подумал герой. Звучали механизмы, как струнные неведомого оркестра, неподалеку на стройке ухало и тряслось: забивали сваи, здесь будет шестнадцатиэтажный дом, многие семьи простых людей займут его квартиры улучшенной планировки.

— А что, ребята, как насчет бензина? — обратился он к двум крепышам в замасленной производственной одежде, что устало покуривали у своих грузовиков, чьи двигатели тихонько постукивали: тук-тук-тук, тук-тук-тук...

— Да слить-то ведь можно было бы... Ведь, однако, не ворованное, а излишек, образовавшийся вследствие экономии и непережога, связанного с мастерством вождения. Но руководством это материально не стимулируется, о чем писали в газете «Правда», отчего раньше иногда сливали в канаву, а сейчас, после повышения цен на бензин, и продаем, чего уж тут грех скрывать, раз не стимулируют. А только это нынче сейчас опасно, потому что недавно читали приказ, и если обнаружат, то всем нам не миновать беды за мелкое расхищение государственного имущества,— пошутил один из крепышей с торчащей в проеме клетчатой рубашки маленькой плоскостью матросского тельника, столь чуждо глядевшегося здесь, в самом сердце континентальной России.

— И то верно,— вступил в разговор другой крепыш, сивоусый, с темным лицом, тронутым загаром и оспой.— За трюльник денег будешь иметь бледный вид, потому что выскочат неизвестно откуда и накроют, кот их дери.

— Но ведь кто не рискует, тот не пьет шампанское,— принужденно улыбаясь, сказал герой фразу, которую однажды услышал в метро, и вот надо же — пригодилась.

Крепыши задумались. Напротив стояла действующая церковь, построенная в середине XIX века, но она в этот дневной час не работала. Стая ворон облепила некий бронзовый памятник, даже на голове сидели, и это подло не вязалось с его величавой монументальностью. Из дверей дешевого кафе «Лель» доносились звуки веселой инструментальной музыки. Около здания Всероссийского общества слепых стоял инвалид на одной ноге с костылем и внимательно изучал черную с золотом вывеску общества, окантованную блестящим стеклом. Много еще было всего! Прошагали два пионера с распахнутыми портфелями, кот отчаянно мяукая, гнался за девочкой, промчались сине-желтые «Жигули» с бортовой надписью «Милиция».

— Так ты тогда ехай к Боровскому мосту, знаешь, как туда ехать? — спросил сивоусый.

— Не знаю, так вы мне, я думаю, скажете,— лукаво ответил герой и не ошибся.

Маленькая кавалькада шествовала по заснеженному пространству. Впереди самосвал с двумя крепышами в кабине, сзади, на весьма приличном расстоянии, голубенький «Запорожец», управляемый героем.

Вот и Боровской мост. Дорога прекрасно просматривалась. Направо она шла в город Боровск, основанный в 1356 году и знаменитый расположенным близ него Боровско-Пафнутьевским монастырем, шла через деревню Городня, памятную тем, что, находясь в этой деревне, французский император Наполеон I дал приказ своим войскам отступать по Старой Смоленской дороге ввиду того, что его война против России заканчивалась небывалым поражением и разгромом, давшими ток освободительному движению россиян против сложившихся к тому времени порядков; налево — в город Малоярославец, известный с конца XIV века и воспетый Салтыковым-Щедриным. Зимнее солнце скатывалось в заснеженный, опушенный лес, курилась полынья на реке Лужа, и ни скрипа, ни шороха вокруг, отчего героя охватило умилительное чувство свободы и сопричастности своей великой родине. Вот так бы жить да жить, стоять да стоять, слушая тишину, ехать да ехать, оставляя за собой снежные километры.

— Давай банку,— коротко приказал один из крепышей, нетерпеливо и зорко оглядывавший тихую округу. Герой передал ему названный предмет, двадцатилитровую пластмассовую канистру, купленную в хозяйственном магазине за 5 руб. 50 коп. и имевшую надпись, что в ней запрещается хранить пищевые и горючие вещества, а также приготовил 3 рубля наших денег, так как бензин А-76 на автозаправочных станциях стоит 30 коп. за 1 литр, а на дорогах продается вдвое дешевле, о чем тоже писала «Правда» в той статье, где говорилось о необходимости еще более расширить сеть автозаправок во избежание случаев, подобных описываемому.

Сладко журчал бензин, падая, как вода из водопада, в канистру, как в горное ущелье. Запахло очищенной нефтью. Крепыш сплюнул — он ртом засосал бензин через толстый резиновый шланг, создавая пониженное давление. Герой дал 3 рубля и принял тяжелую канистру.

— Ехай, дорогой! — улыбаясь, сказал один из крепышей.

— Я тебя не знаю, ты меня не знаешь,— добавил второй.

— Спасибо вам, ребята! — с чувством отозвался герой.

— Не за что, ехай, счастья тебе,— пожелали крепыши.

И уехали. Герою стало тепло от таких замечательных человеческих взаимоотношений. Герой остался один в снежном русском пространстве. Сначала он хотел вылить бензин в канаву и, отъехав к ближайшей АЗС, заправиться честно, отдав за 10 литров бензина 3 рубля, но потом вспомнил, что АЗС находится неизвестно где, что там громадная очередь грузовиков и частников, отчего ему никогда не поспеть в урочное время в город Боровск, где его ждут по неотложным делам наглядной агитации заместитель председателя, инструктор и еще несколько человек.

Он сел в машину и повернул ключ зажигания. Двигатель взял сразу. Герой, светлея, вгляделся в пространство и время через лобовое стекло, испещренное точечками дорожной грязи, и губы его прошептали:

— Прости, прости, Россия!..

— Две загорелые девушки в метро, с чемоданами в руке — осколки разбитого лета,— сказал я.

— Да. Но вы послушайте... Киплинг.

— А при чем здесь Киплинг? Киплинг — это жара, зной, пот, а сейчас прозрачно, призрачно, как у Блока.

— Киплинг — это лиловый красноярский мороз, это скрип холодных полуботинок по снегу,— погрустнев, сказал собеседник.

Я с сомнением посмотрел на него.

— Вот те и «ну»,— сказала какая-то старушка,— приходит он, денег нету, а сам пьяный.

— Сейчас мне двадцать,— продолжил собеседник,— а в семнадцать лет я узнал Киплинга и стихи.

Я ждал. Он немного подумал:

— Нас было четверо. Один сейчас в Байкальске, двое в городе К., а я здесь.

И он развел руками.

— Тогда мы бродили по улицам, курили и иной раз распивали поллитра в подворотне. У нас не было девушек, но мы не стеснялись их. Просто нам и так было хорошо.