Моррис Глейцман - Болтушка

Я попросила ее объяснить это вслух.

Оказалось, в Сиднее, в летней школе, ей это нужно для какой-то там общественной работы.

Тут нам пришлось прерваться, потому что зазвонил звонок.

Зато как здорово было на уроках! Мы все время переговаривались, хоть и сидим в разных концах класса.

Когда мисс Даннинг сказала что-то смешное про капитана Кука и гамбургеры, я поймала взгляд Аманды.

- Она молодец, - сказала я под партой.

Аманда улыбнулась и кивнула.

А когда Дэррина Пека спросили про виды облаков и он завелся на целый час про своего брата-летчика, который опыляет посевы и умеет вычерчивать на небе буквы и слова, я опять переглянулась с Амандой и сказала:

- Вот долдон!

Но она подняла брови, и я вспомнила про «долдона», что этот знак мы с папой придумали сами, и заменила его на «придурка».

Тогда она поняла и закивала.

На большой перемене мы отлично позавтракали вместе, усевшись под деревом на краю стадиона и болтая обо всем на свете.

Оказывается, она вовсе не ходит в парикмахерскую, это у нее от природы такие кудрявые волосы. А она хочет прямые, как у меня, и однажды попробовала погладить их утюгом. Но тут запахло паленым, и ее папа устроил жуткий скандал: ему показалось, что это телек загорелся.

А я ей рассказала, как мне папа на день рождения подарил электрические бигуди, но однажды зимой подключил их к тракторному генератору, чтобы погреть ноги, и они расплавились.

У Аманды братишка во втором классе, так он ест пух, представляете?

Я ей объяснила, что у меня не может быть младших братьев, потому что мама умерла, и она по-настоящему расстроилась.

А когда я рассказала ей про Эрин, она чуть не заплакала.

Она вообще очень впечатлительная, с такими людьми иногда трудно иметь дело, но я заметила: если они еще и хорошо бегают, это как-то уравновешивается.

Она извинилась за своего папу, что он вчера так распсиховался, а я за своего, что он залез ее маме в платье, и мы вместе посмеялись и решили, что взрослые часто ведут себя по-дурацки.

Еще мы, оказывается, обе любим недожаренную яичницу.

Я обещала напечь ей яблочных пончиков.

Иногда мне приходилось писать в блокноте, а ей - говорить вслух, но чем больше мы болтали, тем лучше у нее получалось.

Она даже поняла анекдот про осьминога и уборочный комбайн, а там весь смысл в жестах.

Она как раз собиралась рассказать мне про свою общественную работу, но тут опять зазвонил звонок.

Это была самая лучшая переменка в моей жизни!

Сейчас мисс Даннинг рассказывает что-то интересное про динозавров, но я никак не могу сосредоточиться.

У меня только одно на уме: как хорошо наконец иметь подругу!

Интересно, мисс Даннинг заметила, что я витаю в облаках?

Если спросит, объясню ей, что у меня легкое помешательство, потому что сегодня - самый счастливый день в моей жизни.

Все пропало. Сегодня - худший день в моей жизни, даже хуже, чем вчера.

Нет, неправда.

Самый худший день был, когда умерла Эрин. Но он и начался плохо, потому что она уже тогда сильно болела.

Вот когда день начинается хорошо, а потом все идет прахом - вот это я ненавижу!

Как, например, сегодня.

Еще после завтрака все было хорошо.

Даже отлично, потому что на рисовании Аманда спросила, не хочу ли я после школы пойти к ней в гости.

Я, конечно, согласилась, а мисс Даннинг - она, должно быть, святая или у нее какая-то невероятно сбалансированная диета - разрешила нам позвонить из учительской, чтобы мне отпроситься у папы.

Сама я, разумеется, говорить по телефону не могу. Правда, если мне срочно понадобится помощь, мы с папой договорились, что я подам сигнал: наберу номер и трижды как можно громче свистну в трубку. Но на этот раз Аманда сама объяснила ему, в чем дело.

- Он хочет тебе что-то сказать. - И она передала мне трубку.

- Тонто, - услышала я папин голос, - ты не боишься распивать чаи с ее придурковатым папашей?

Я написала в блокноте: «Скажи ему, что все будет в порядке и никаких лягушек». И протянула блокнот вместе с трубкой Аманде.

Она сперва растерялась, потом вспомнила, что папа на том конце провода ждет ответа.

- Ро говорит, что все будет в порядке и никаких лягушек, - сказала она в трубку и опять передала ее мне.

- Договорились, - сказал папа, - я приеду за тобой в восемь. А если этот недоумок будет тебя обижать, ты мне только свистни.

Аманда попрощалась с папой за нас обеих, и мы с ней вернулись в класс. Мне было немножко совестно, ведь я скрыла от нее, что сказал папа про ее отца. Но я тогда считала Аманду своей подругой и не хотела ее огорчать.

У меня, правда, были сомнения насчет мистера Косгроува.

А вдруг он увидит меня и разозлится, и скажет что-нибудь обидное про моего папу?

Или даже про маму?

И в голове у меня опять начнется извержение вулкана?

А он в это время как раз будет чистить аквариум?

Или клетку с хомячками?

Или конуру с ма-а-аленькой собачкой?

Тут я приказала себе заткнуться.

Я посмотрела на мисс Даннинг - она как раз терпеливо объясняла Дэррину Пеку, что не такая уж это хорошая идея - покрасить уши Дуга Уолша, - и подумала, что надо быть как она.

Спокойной и рассудительной.

Но на всякий случай я все-таки спросила у Аманды, когда мы вместе шли из школы к ней домой:

- А твой папа не рассердится, что ты меня пригласила?

- Да что ты! - засмеялась Аманда. - Он будет страшно рад, что у меня теперь тоже есть общественная нагрузка.

В животе у меня похолодело.

- Общественная - что?

- Ну, общественно-полезная работа. Понимаешь, папа - президент Ассоциации прогрессивных предпринимателей, и они решили финансировать молодежное движение «Добровольцы на службе общества». Каждый участник находит себе кого-нибудь, кто нуждается в помощи, и берет над ним шефство. А завтра вечером у нас собрание, и все ребята представят своих подшефных другим добровольцам, чтоб они им тоже могли помогать.

В животе у меня все замерзло и превратилось в лед.

Аманда, видно, что-то поняла по моему лицу и прошелестела упавшим голосом:

- Я думала, может, ты бы стала моей подшефной...

Я стояла и смотрела на нее. В кишках у меня испарялся жидкий азот, а глазам, наоборот, стало горячо, как будто к ним прихлынуло все оставшееся тепло.

В голове крутились всякие слова: если б я, например, хотела быть нагрузкой, то села бы кому-нибудь на шею, а если бы хотела, чтоб меня жалели, то выступила бы в программе «60 минут», а хотела бы, чтоб надо мной смеялись и пальцами показывали, так вывалялась бы в перьях... Но Аманда бы все равно половину знаков не поняла, а почерк у меня, когда я психую или расстраиваюсь, тоже делается ужасно неразборчивый.

- Спасибо, не надо, - сказала я, повернулась и побежала прочь.