Ник Кейв - Смерть Банни Манро

— Он, кажется, из тех, кого ты называешь чокнутыми, да, пап? — говорит Банни-младший. Мальчик открывает бардачок, достает оттуда бумажную салфетку, прижимает ее к уху и подносит к глазам.

— Он в меня попал, пап. Банни ничего не говорит, ветер дует в отсутствующее боковое стекло, челка хлещет его по глазам, а пиджак поблескивает пайетками из битого стекла. Банни сворачивает на обочину, выключает зажигание и смотрит прямо перед собой, изо всех сил вцепившись в руль. Он делает несколько ровных вдохов, ныряет под сиденье и достает четвертушку виски, которую хранит там на случай крайней необходимости. Он откручивает крышку и разом проглатывает половину. Потом заталкивает в рот сигарету и глубоко затягивается.

— Больше никогда этого не делай, мать твою, — говорит он сыну.

— Чего не делать, пап? — спрашивает мальчик.

— Не выходи из машины.

— Мама хотела со мной поговорить, — говорит Банни-младший.

— Господи! Ты только посмотри, что этот придурок сделал с “пунто”! — кричит Банни и стряхивает с приборной панели осколки стекла. Он выпячивает на Банни-младшего глаза и шипит сквозь сжатые зубы:

— Это тебе не игрушки, черт возьми!

— Я знаю, пап.

— Тут все всерьез, чтоб тебя! В этот момент Банни понимает, что во всей этой суете сам по себе включился радиоприемник, и из него раздается “Spinning Around” Кайли Миноуг: безумно колотится ритмичный синтезатор, и Кайли изможденным голосом поет о том, что готова трахнуть все, что угодно, и тут Банни бешено вздрагивает, дрожит всем телом и снова вздрагивает, дрожит и вздрагивает, и сердце у него в груди бьется как отбойный молоток, и зубы принимаются стучать друг о друга, как в заводном черепе, и тогда он заносит руку, открывает рот и с чудовищным экзистенциальным ревом бьет по приемнику кулаком.

— Гребаная песня! — орет он. И тут звонит телефон.

— Черт! — взвизгивает он, выхватывает телефон из кармана пиджака, с щелчком его открывает и орет в трубку: — Чего!

— Банни?

— Чего!

— Это Джеффри, у тебя все в порядке, командир?

— Нет, Джеффри, у меня ни черта не все в порядке! У меня, на хрен, ничего ни черта не в порядке!

— Слушай, Бан, звонила какая-то мисс Ламли. Сказала, что она присматривает за твоим отцом. И голос у нее такой… ну… я бы сказал, она охренительно вне себя от злости. Сказала, что тебе надо дуть к отцу, типа, немедленно. Что это вроде как срочно. По ее мнению, я цитирую, это “вопрос жизни и смерти”.

— Чего? — выкрикивает Банни. — Сейчас?

— Она говорит, что твой отец очень плох или типа того. Банни молчит.

— Я просто передаю сообщение, командир, — говорит Джеффри. Банни складывает лобстером телефон, швыряет его на приборную панель и колотит по рулю до тех пор, пока руки не начинают болеть.

— Черт, — говорит он. — Черт! Черт! Чтоб вам всем!

— Куда мы теперь, пап? Банни заводит “пунто”.

— К твоему дедушке, — отвечает он. — Моему отцу. Великому Банни Манро Первому. Надавив на газ, Банни криво выруливает на дорогу, вламываясь в вечернее движение приморской трассы.

— Вот куда мы теперь, черт возьми, — подытоживает он. Банни-младший видит широкую полосу помятых грозовых туч, собирающихся над серым набухшим морем, и стаи чаек, похожие на обрывки газет, разбросанные по небу, а небо выглядит таким угрюмым и оскорбленным, что, кажется, вот-вот не то разрыдается, не то намочит штаны. Ветер пахнет рыбой и солью, и слышно, как разбиваются о стену волны. — Наверное, будет дождь, — говорит Банни-младший, обернувшись к отцу и дотронувшись рукой до пораненного уха. И конечно же, в этот самый момент он видит, как первые крупные капли дождя ударяют по раскореженному капоту “пунто”, и вот вспарываются небеса, и оттуда потоком выплескивается ливень.

В домах неподалеку от улицы Олд-Стайн ковры потерты, а лампочки перегорели, на выцветших, ободранных обоях синий китайский узор, на котором китайцы трутся друг о друга или друг другу отсасывают, — Банни не может точно разобраться, что именно они там делают. Он поднимается по лестнице и чувствует, что это последнее место на земле, где бы ему сейчас хотелось оказаться. Ребра болят, колени разбиты, кожа на ладонях содрана, а нос напоминает ядовитый гриб мухомор, и к тому же разорваны брюки, а начес на лбу выглядит так, будто его переварили и повесили здесь уже после того, как он побывал у кого-то в желудке. Банни-младший идет следом, и после каждого лестничного пролета выглядывает в окна, в которые хлещет гроза, и молится о том, чтобы мусорные мешки, которые папа прицепил изолентой к выбитому лобовому стеклу “пунто”, держались покрепче: он оставил на заднем сиденье энциклопедию, и, если с ней что-нибудь случится, он просто не знает, что тогда будет. Навстречу Банни по лестнице спускается мисс Ламли, на ней голубая сестринская форма, в одной руке — сумка, в другой — связка ключей, а на накрахмаленной груди танцуют перевернутые вверх ногами часики.

— Вас-то мне и нужно, — говорит она.

— Что случилось с лифтом? — спрашивает Банни, хватая ртом воздух и потея так обильно, что рубашка прилипает к ребрам.

— Сломался, — сухо отвечает мисс Ламли. — Еще несколько месяцев назад, мистер Манро. Мисс Ламли за пятьдесят, у нее приятное доброе лицо, которое временно искажено (покраснело, помрачнело и устало осунулось) тем, что мисс Ламли пришлось исполнять какие-то крайне неприятные обязанности. Она смотрит на Банни поверх черной оправы очков и протягивает ему бренчащую связку ключей.

— Я увольняюсь, — объявляет она.

— Что? — произносит Банни.

— Ваш отец умирает, мистер Манро. Ему необходима постоянная профессиональная забота.

— Я думал, вы приходите как раз для этого, — говорит Банни.

— Ему нужно в больницу, мистер Манро.

Мисс Ламли спускается на одну ступеньку, заталкивает ключи в ладонь Банни и оглядывает его с головы до ног.

— Что с вами произошло? — спрашивает она.

— Он не желает ложиться в больницу, вы же знаете, — говорит Банни, прислоняясь к стене, чтобы не упасть, груз последних нескольких дней лежит у него на плечах огромными мешками с цементом.

— Может, вам теперь стоит отправиться туда вдвоем, — произносит мисс Ламли, мягко касаясь носа Банни рукой. — Вы выглядите еще хуже, чем он.

— Вы и сами не в лучшей форме, — огрызается Банни, улыбается и лезет в карман пиджака за фляжкой со скотчем. — Выпить не хотите? Мисс Ламли улыбается в ответ.

— Мне пришлось нелегко. Я очень терпеливый человек, мистер Манро. И делала все, что было в моих силах. Но я не стану больше подвергать себя тем оскорблениям, которые здесь так долго сносила. Я уверена, что вы меня понимаете. Ваш отец очень болен, — мисс Ламли прижимает руку к груди. — Болен вот тут, — а потом она стучит себя по голове, — и тут. Банни делает большой глоток из фляжки и закуривает, а мисс Ламли тем временем смотрит на Баннимладшего.