Егор Радов - Бескрайняя плоть

И вот, через двадцать минут автомобиль З. З. уже стоял у входа в главный корпус института "Скорой помощи" им. Склифосовского. Зудов не спеша вышел и огляделся.

Корпус возвышался над ним незыблемо, точно чудовищно-огромная пачка жевательной резинки «Стиморол» в её рекламе, когда она, сметая всё на своём пути, вылезает из нутра Земли, изображая рождение сверхновой звезды, или ещё какой-то космический катаклизм. На последнем этаже этого здания скорби и надежды сияла голубая неоновая надпись: "Болейте реже — лечитесь чаще". Издевательское противоречие, заключённое в этих словах, подвигало на непременные размышления о всевозможных проблемах своего здоровья и об образе жизни, который у Зудова был как раз совершенно правильный, словно ответы на задачи в пятёрышной контрольной работе по алгебре. Единственно, чему З. З. уделял, как ему казалось, недостаточное внимание — так это мышцам своего живота; он давно уже подумывал купить тренажёр «Пупсик», чтобы эти мышцы стали литыми и бугристыми, совсем как у ведущего телепрограммы про этот тренажёр;Зудов безумно завидовал ему и его атлетической фигуре — совершенно как у мужчины, изображённом на большом стенде у станции метро "Парк Культуры"; но ведущий постоянно объяснял, что тут дело только в «Пупсике»: достаточно, мол, вам его купить, и вы тоже станете, в точности, как он, хотя что-то подсказывало Зудову, что одним «Пупсиком» здесь не обойдёшься, нужен ещё и «Ягодичник», а и то и другое вместе было слишком дорогой покупкой для Захара Захаровича, по крайней мере, пока. Вот если бы получилась эта идея Трутя…Тогда Зудов смог бы осуществить и свою самую главную мечту: сверхтренажёр "Человеческий зверь", где каждое упражнение задействовало буквально все мускулы, существующие в теле, ну а если делать всё строго по видеокассете, прилагаемой бесплатно, можно было, наверное, уже через год после начала занятий вообще даже принять участие в конкурсе "Идеальная мышца", что сулило славу и немалую премию в случае победы. Тут-то Зудов понял, что имела в виду эта надпись на главном корпусе «Склифа»: конечно же, тренажёры!.. А путь к их обилию, и, следовательно, к зудовскому счастью, сейчас проходил для него через морг. Что, кстати, абсолютно согласовывалось с древними мифами: ведь даже Иван-дурак должен был прыгнуть в кипящее молоко и свариться в нём, чтобы превратиться в статного и красивого молодца. А затем жениться на принцессе. Хотя, на хер эта принцесса, если ты и так идеально мускулист и прекрасен?… Зудов грустно вздохнул и решительно пошёл вперёд — ко входу в «Склиф» и к своей удаче.

— Мне нужно в морг! — гордо объявил он охраннику внутри.

Тот изумлённо и недоверчиво посмотрел на него.

— Чего?!..

— Ой, извините… — сообразил Зудов, — я хотел сказать: в кардиологический корпус, там моя двоюродная сестра с инфарктом, которая…

— Которую ты уже похоронил! — схохмил охранник. — Ну, даёшь, парень. Она тебе что — наследство, что ли, отписала? Не торопись; у нас такие врачи — тебя ещё переживёт!

— Да я…

— Да мне-то что, — равнодушно улыбнувшись, сказал охранник, — ты ей, главное, такое не ляпни. Или она…в самом деле…

— Да нет, нет, не должна ещё вроде…

— Ладно, — махнул рукой охранник. — Вон там пройдёшь, выйдешь на улицу, во двор, второй дом слева. А морг-то у нас здесь, в подвале, на лифте надо спуститься, только тебя туда не пустят. Уяснил?

"Отлично!" — подумал Зудов.

— Да, да, спасибо.

Он прошёл вперёд, куда-то завернул и оказался прямо у лифта. Зудов нажал кнопку дверей; лифт сразу же открылся, и в нём, как и нигде поблизости, не было никого.

— Во, как мне везёт, — прошептал З. З., вошёл в лифт и поехал в подвал.

Подвал института "Скорой помощи" был тих и сумрачен. Повсеместно стояли бесхозные тележки на колёсиках для перевозки больных, или трупов; кое-где на потолке горели одинокие лампочки, висящие прямо на искривлённых проводах; в воздухе стоял характернейший медицинский запах эфира и формалина. Зудов, озираясь, сделал наобум несколько шагов и вошёл в первую попавшуюся массивную дверь, которая так сильно заскрипела при открывании, что сердце Захара Захаровича ёкнуло.

Как ни странно, судя по всему, он попал именно туда, куда ему и было нужно. В комнатке с белыми стенами, где было холодно и вообще как-то неуютно, посреди стоял большой четырёхугольный стол, а на нём рядком лежали мёртвые тела. Их было, наверное, штук двадцать; к ноге каждого простой бечёвкой была привязана пластиковая бирка с номером; все они были совершенно голые. Зудов инстинктивно отпрянул назад, чуть было не выбежав оттуда со сверхзвуковой скоростью — настолько неожиданно было для него вот так вот сразу и запросто оказаться наедине с беззащитно и как-то вполне обыденно лежащими здесь трупами. Потом он всё же еле-еле переборол отвращение и страх, справился с нахлынувшей на него волной неотвратимой тошноты и медленно, даже как-то осторожно, закрыл дверь в это скорбное помещение, где кончается медицина и начинается путешествие в "вечное может быть".

Тут он заметил прислонённый к одной из стен ещё один, совсем небольшой, стол с четырьмя стульями; на нём стояла бутыль с прозрачной жидкостью и тарелка, в которой зеленели солёные огурцы. Бутыль окружали четыре гранёных стакана; все они были пусты.

З. З., опасливо прислоняясь к стене, как будто бы желая слиться с ней, чтоб сразу стать совершенно незаметным и вообще несуществующим, если случится что-нибудь непредвиденное и жуткое, медленно направился к этому второму столику, стараясь не смотреть на явленный здесь апофеоз смерти, напоминающий накрытый банкетный стол каких-нибудь упырей, или же рабочий кабинет главного врача Освенцима, вообразившего себя вправе крикнуть каждому мертвецу, аккуратно возлегающему здесь: "Лазарь, выйди вон!"

Он медленно сел на стул, спиной к трупам, взял бутыль и понюхал жидкость в ней. Это явно был спирт. И тут, как будто бы не соображая, что он делает, Зудов налил себе полстакана и резко выпил залпом, поняв, что спирт был неразбавленным, только когда уже в стакане не осталось ничего. З. З. зверски покраснел, дико икнул и тут же буквально закинул себе в глотку солёный огурец, словно этот едкий огурец мог погасить жгучий огонь, тут же воспылавший по всему протяжению зудовского пищевода — от горла до желудка. Захар Захарович мгновенно вскочил и стал бить себя по животу, пытаясь хоть как-то смягчить своё горящее нутро, потом рухнул вновь на стул, ощутив надвигающееся на него, как вражеский танк на солдатика с винтовкой в окопе, чудовищное, мощное опьянение; затем ему вдруг стало всё безразлично — и трупы, и его внутренний огонь, и даже самое дорогое, что вообще у него было: мечта о сверхтренажёре "Человеческий зверь".