Легс Макнил - Прошу, убей меня.

Пол Морисси : Нико была ребячливой и непосредственной, такой очаровательной, но наркотики сотворили с ней что-то страшное. Все пятидесятые она была знаменитой моделью такого немецко-блондинистого вида. Но из-за отравы, которая болталась внутри нее, она решила сделать из себя уродину, потому что в мире наркоманов принято быть непривлекательным и издавать неприятные звуки. У нее теперь отлично получалось и то, и другое. Но настоящее самоубийство было, когда она подсела на героин. Очень долго она пыталась сторчаться окончательно, потом все-таки отказалась от этой затеи. Перешла на метадон, но, наверное, все равно наступило истощение.

Ари Делон : Поздним утром 17 июля 1988 года мама сказала мне, что должна съездить в город, чтобы купить немного марихуаны. Она сидела перед зеркалом и заматывала голову черным шарфом. Очень внимательно смотрела в зеркало и старалась не допустить ни единой ошибки. Потом уехала вниз по склону холма на велосипеде: «Я ненадолго». Времени было уже около часа дня, на улице — тридцать пять градусов.

Пол Морисси : Нико умерла потому, что у нее на Ивисе не было медицинской страховки. Она носила стремные хипповские шерстяные шмотки, чтобы скрыть недостатки фигуры, возникшие из-за употребления наркотиков. Она ехала на велосипеде, в шерстяной одежде, летом, по жаре и заработала солнечный удар. Сам по себе солнечный удар — это не страшно. Кто-то подобрал ее на дороге, отвез в больницу, но ее там не приняли, и в других больницах на Ивисе тоже. В конце концов ее отвезли в больницу Красного Креста, там она и умерла.

Ари Делон : Когда мама умерла, Алан Уайз привел меня в нотариальную контору, чтобы мне передали права на ее гонорары — и ее долги. Первые отчисления с гонораров я потратил на геру. Подсел, вгонял себе по грамму в день. Решил позвонить своему психиатру в Париже и провел две недели в больнице. Слез с героина. Потом получил чек от «Вельветов» и купил билет до Таити, на Раройя. Я торчал на валиуме с травой и пивом, меня избили, потом арестовали, а потом кто-то хотел убить меня гарпуном.

В Нью-Йорке у меня съехала крыша. Зиму я провел на улице; спасатели нашли меня в Гудзоне. Потом на Стейтен-Айленде я свалился с пятнадцатиметрового обрыва прямо внутрь старой мельницы. С тех пор у меня в ноге стальные штыри. Рабочие, которые нашли меня, спросили: «Ты псих?» Может, я и был псих. Ни денег, ни паспорта — ничего. Кто-то стукнул копам, меня забрали в дурку. Дали мне пять раз по мозгам электрошоком. Один друг вытащил меня оттуда и увез в Париж. Еще два месяца я провел в психбольницах — сначала там, потом на юге Франции. Теперь я пытаюсь прийти в себя. У меня еще не хватает сил, чтобы пойти против отца, но когда-нибудь я сделаю это — ради своей матери.

Ронни Катрон : Воссоединение Velvet Underground было замечательно. Как-то я приехал на прослушивание в Праге, где были только мы с «Вельветами». Я старался не попадаться им на глаза, забился в угол, как фанат, и чувствовал, что волосы у меня встают дыбом.

Два часа я, как ребенок, стоял в углу, ноги у меня чуть не отваливались, но я смирно стоял, старался не шевелиться и думал о том, что было раньше. Как хорошо было видеть в рядом в одной комнате Джона Кейла и Лу Рида, которые не рвались перегрызть друг другу глотку. И снова то самое звучание, только аппаратура лучше. Меня просто бросало в дрожь.

Морин Такер : Моя мама первый раз увидела Velvet Underground в 1993 году в Европе. Мы приехали туда с ней и всеми моими детьми, потому что я подумала — это будет что-то. К черту расходы: «Доставай билеты, сколько бы они ни стоили». Я в самом деле хотела, чтобы она нас услышала, потому что когда я играла в «Вельветах», я жила дома, зарабатывала около десяти долларов в неделю, и она могла просто сказать: «Кончай страдать фигней». Ну, там: «Найди работу и достань денег». Но вместо этого она одолжила мне машину!

Она была на седьмом небе. Она просто… все было так… в общем, она… в общем, у меня просто нет слов! Мы впервые играли в Праге, и мама была ошеломлена — не только музыкой, но и откликом на нее: зал просто сходил с ума.

Несколькими годами раньше мы уже выступали в Праге, и после концерта Гавел подошел за кулисы, чтобы познакомиться. У нас был переводчик, и он попробовал описать, чем были музыка и песни «Вельветов» для него и его отряда, когда они подрывали русские танки, ползали по лесам и сидели в тюрьмах. Многие говорят: «О, только твоя музыка помогла мне вытерпеть в школе», — ну, и замечательно. Но Гавел был не просто фанатом. Это трудно объяснить. Даже он сам не смог.

Потом мы все ужинали вместе, и я думала, что маму хватит удар. Были «Вельветы», Гавел, мы всей семьей, Сильвия Рид и еще несколько людей — из тех, которые попали в семнадцатую главу. Один восемь лет сидел в тюрьме за рок-н-ролл. Восемь лет за то, что играл в группе!

Была такая группа, которая тайно устраивала в лесах концерты с песнями «Вельветов». Они напечатали тексты с нашего первого альбома, около двух сотен маленьких книжечек, и раздавали их людям, которым могли доверять. Потому что было ясно, если кого-то из них поймают — будет до хрена неприятностей.

И вот все эти разбойники сидят за столом в ресторане, и теперь каждый из них как министр внутренних дел, ха-ха-ха! Со мной мама и пятеро детей, и они просто обалдевают всей кучей. Твою мать!

Ронни Катрон : Мы замечательно провели время, но потом Лу и Джон снова начали ссориться. Они проездили вместе один тур, а потом, ну, разошлись. Как бы: «Мы друг друга понимаем, но просто никак не можем договориться».

Конец [82] «The End» — название альбома Нико.

Джерри Нолан : Каждый день еще тяжелее, чем вчера. Очень одиноко, и я сильно скучаю по Джонни. Мне совсем не нравится жизнь без него. Мы были так похожи! Ничего не приходилось объяснять. Иногда мы и без всяких разговоров понимали, что нужно делать. У него не было отца. И я был ему как отец, как брат.

Несправедливость. Куда ни плюнь, везде подражатели Джонни. Poison, Motley Crue. Можно назвать сотню групп, которые копируют Джонни Фандерса.

Я встретился с Китом Ричардсом. Шел по Бродвею через улицу от старой церкви, Грейс-чёрч, на Десятой. Мы много раз виделись, но на самом деле не очень близкие знакомые. Я был в полном унынии. Тоска напала. Он стоял, прислонившись к стене, читал что-то и курил, и заметил меня первым. Сделал какое-то движение, чтобы показать, что мы знакомы. Было совсем раннее утро. Кругом никого, только мы с ним, вот так.

Конечно, он знает все про меня и про Джонни Фандерса. Кит такой, всегда в курсе. Он по-английски мягко пожал мне руку и сказал: «Слушай, Джерри, я сочувствую. Я знаю, каково это. Но не знаю, что сказать. Хотел бы я найти хорошие слова. Скажу только одно. Как-нибудь, не знаю как, но держись. Не поддавайся. Держись».