Том Роббинс - Тощие ножки и не только

Отчаянно барахтаясь, Носок пробился на поверхность, однако течение упрямо тянуло его на дно. Он утратил контроль над ситуацией. Под водой реальность насвистывает совсем другую мелодию, чем на суше. Пространство и время сминаются в комок, как старая газета. Под водой есть свет, причем даже ночью, однако это всего лишь слабый, практически неслышный отзвук того света, который мы все знаем и который так любим.

Свет этот зеленоват, а сияние его скупо. Это акулий свет. Фекальный свет. Свет, при котором Потрошитель вчитывается в список своих будущих жертв. Свет, от которого старались спрятаться наши предшественники, выползшие из болот. Свет, просачивающийся сквозь старческие сморщенные мозги.

Поток выплюнул Носок на поверхность и подбрасывал некоторое время, за которое тот успел позвать на помощь, после чего принялся вновь засасывать в катящийся зеленый бочонок неулыбчивых пенных обезьянок.

Вот так, подумал Носок. Кончена моя трикотажная жизнь. Превращусь в придонную грязь в холодной чертовой речке и никогда больше не увижу эту красотку Раковину. Носок с огромным удовольствием вернулся бы в тесный ящик комода Бумера Петуэя. Он бы даже с удовольствием обнимал его изуродованную ногу, защищал ее от пролитого на пол пива или случайной искры при электросварке. Даже перспектива сгнить заживо в темной сухой пещере в обществе этой жестяной зануды-всезнайки казалась ему более привлекательной, чем гибель в пучине вод.

Говорят, что надежда умирает последней, однако разве не является фактом и то, что когда мы сдаемся под натиском судьбы и перестаем надеяться – искренне перестаем надеяться, – то не происходит ли в этом случае перемена к лучшему? Знатоки дзен-буддизма уверяют, что когда мы убеждаемся в безнадежности той или иной ситуации, то приближаемся к состоянию неподдельной безмятежности – идеальному состоянию разума. Грязный Носок дзен-буддистом не был – для этого в нем было слишком много полиэстера, однако он в значительной мере подчинился судьбе, затягивавшей его все глубже в водную могилу, тем более что вскоре стремнина неожиданно уступила место глубокой заводи. Его безвольная, потрепанная недавними событиями масса устремилась в спокойный омут. Носок немного покрутился, навсегда поселив в душе пары форелей страх перед полимерными божествами, после чего зацепился за какую-то подводную корягу.

Он попытался позвать на помощь, однако не смог издать ничего, кроме бессмысленного пузыря.

Чтобы отыскать его, потребовалось более часа. Подплыв к бедняге, Раковина оживила его своим розовым прикосновением, однако освободить Носок из цепких объятий коряги в одиночку не смогла. Она вплавь вернулась обратно на берег, захватила с собой своего раскрашенного соотечественника и подплыла вместе с ним к коряге. Посоху операция по освобождению удалась вполне, и вместе с Носком они вернулись на борту Раковины на берег.

Волокнистая плоть Носка получила повреждения, в отдельных местах на ней виднелись следы зубов дикобраза. Хуже всего было то, что Носок промок до самой последней нитки и передвигаться по этой причине не мог. Предрассветный холодок пробирал его до самых «костей», и на волокнах проступила тонкая корочка инея.

Несколько упав духом, путешественники задумались о том, что делать дальше. Неожиданно Ложечка заметила в чаще леса какой-то слабо мерцавший огонек. Не имея лучшего выбора, путники зашагали в его направлении. Посох шел, нацепив Носок себе на рожки. Пройдя около сотни ярдов, они оказались возле небольшого кемпинга, где помимо сизого седана «вольво» и палатки с огромным количеством замков-молний, купленной в магазине туристического снаряжения в Сиэтле, обнаружили также весело горящий костерок, жизнерадостно постреливавший углями.

Несмотря на то что костер был разведен совсем недавно, людей поблизости не было видно. Однако из палатки доносилось невнятное бормотание сонных голосов.

– Придется рискнуть, – решили вещи-путешественники. Пока Ложечка следила за палаткой, Посох затащил незадачливого ныряльщика на плоский камень возле костра и оставил там, чтобы он немного просох. Жестянке пришла в голову мысль, что если он(а) прокатится по поверхности Носка, то выжмет из него лишнюю воду и тем самым поможет ему просохнуть немного быстрее. Честно сказать, эта затея не особенно воодушевила бедолагу, но он был слишком слаб и не стал протестовать. Жестянка несколько раз проехался(ась) по нему туда-сюда. С камня начали стекать ручейки воды, и от синтетических волокон носка повалил пар.

– Дорогая! – капризно прозвучал из палатки явно мужской голос. – Я не хочу растворимого кофе, даже если это капучино.

– Это импортный сорт. Он ничем не хуже обычного сваренного.

– Я хочу кофе, сваренного в кофейнике прямо на открытом огне!

– Настоящий мужской кофе, Дэбни?

– Мне безразлична его половая принадлежность!

– Хемингуэевский кофе?

– Конечно.

Женский голос был визгливо-высок, с гнусавинкой, и какой-то сдавленный, словно его владелица говорила через глазки в корсете Джейн Остин.

– Хемингуэй к этому моменту уже наверняка поставил бы точку.

– Еще до наступления рассвета? Чушь! У Хемингуэя были высокие ценности. Он верил в хороший завтрак. В хороший крепкий кофе.

– В обычной обстановке ты вылил бы такой кофе прямо в раковину!

– Но в том-то и дело, что сегодня не обычная обстановка, Хизер! Это ведь наше с тобой приключение.

– Отлично. Значит, если твое чувство романтического приключения потребует, чтобы ты выпил щелочь из аккумулятора…

Мужчина фыркнул. От этого звука бок палатки едва ли не выгнулся наружу.

– Это вовсе не щелочь для аккумулятора. Это колумбийско-новогвинейская смесь от «Старбака».

– Эта смесь превратится в промышленные отходы, как только ее сваришь. Я это к тому, что, если ты желаешь отведать мужской, рыбацкий кофе, тебе придется варить его самому!

– Хи-и-зер! – прохныкал мужчина. – Я развел костер.

Не переставая издавать недовольные звуки, он тем не менее принялся расстегивать молнию на передней стенке палатки.

Постучав своей изящной инкрустированной ручкой по металлическому колышку, к которому крепилась палаточная растяжка, Ложечка подняла тревогу. Подобно памплонскому быку, подцепившему на рога подвыпившего туриста, Посох ловко подхватил Носок с камня и поволок его в кусты. Раковина взялась подталкивать его сзади. Что до Жестянки, то в то самое мгновение, когда Посох примчался за Носком, он(а) закончил (а) раскатывать того на плоском камне. Посох же ненароком задел ее, и от его толчка Жестянка скатился(ась) с камня прямо на тропинку под ноги показавшемуся из палатки любителю кофе.