Том Роббинс - Тощие ножки и не только

Эллен Черри была в числе немногих, кто вернулся в «Исаак и Исмаил» в его новой реинкарнации. Остальные подыскали себе работу в других местах л ибо обзавелись личными бомбоубежищами. По мере того как на церемонию вторичного открытия съезжалась новая обслуга, Эллен Черри поняла, что в их рядах нет ни одного профессионала общественного питания. Главным образом это были юные идеалисты. Некоторые из них подались на работу в «И+И», поскольку это прибавляло им веса в их собственных глазах. Другие, подозревала она, просто имели суицидальные наклонности.

– Мистер Коэн, мне проверить, все ли готово?

– Нет, нет, не беспокойтесь. Об этом позаботится Тедди. – Тедди был метрдотелем вечерней смены. – Пока отдыхайте. Выпейте чего-нибудь.

– Я заметила, что вы обратили внимание на мои ноги, сэр. Скажите, эти туфли… несколько здесь неуместны?

– Нет-нет, что вы, наоборот. Очень красивые туфли. «Кассини». Надеюсь, вам удалось купить их со скидкой. Знаете, вам нужно еще несколько пар этой марки. Я мог бы помочь вам приобрести их по оптовым ценам. – Спайк протянул Эллен Черри пустой бокал и кивнул в сторону ведерка со льдом. – Кстати, ваши туфельки бросаются в глаза не меньше, чем рубильник Хади.

Эллен Черри вежливо рассмеялась шутке и наполнила бокал. Это была та же самая марка шампанского, каким ее угощал Бумер в кинотеатре для автомобилистов в Монтане. Эллен Черри даже поморщилась. Сентиментальные воспоминания были подобны сосульками из сахарной воды. Неужели всю оставшуюся жизнь она обречена терпеть их уколы в собственное сердце?

Снаружи, на площади перед штаб-квартирой ООН, вода была мягче, но зато какая-то кислая. Цветом и вкусом дождь напоминал пот старой жабы и зачастил еще с самого утра. Вот уже несколько часов он поливал своими уксусными струями автобусы телевизионщиков, которые уже начинали вести сражения за места на стоянке неподалеку от угла Сорок девятой улицы.

Средства массовой информации уделили повторному открытию заведения даже больше внимания, нежели его дебюту. Еще бы, ведь если ресторан, открытый во имя еврейско-арабского братства, тянет на хороший тематический материал, то ресторан, который прямо у вас на глазах взрывом может разнести на маковые зерна, – это уже сенсация.

Одновременно с репортерами, словно по некоему заранее отрежиссированному плану, появились и протестующие: разношерстные группировки упертых сионистских и палестинских фанатиков.

Полиция проследила за тем, чтобы развести их в разные стороны; но когда на намокших плакатах потекла краска, только головные уборы позволяли точно сказать, кто есть кто.

– Ты только обрати внимание – у тех и у других на ногах одинаковые ботинки, – заметил Спайк.

– Точно, – согласился Абу. Он вышел на шум из кухни. – Для птицы в воздухе это миски против кухонных полотенец. А для жука на тротуаре – вообще никакой разницы.

Затем, буквально за считанные минуты до того, как ресторан распахнул двери, к месту действия подъехал автобус, из которого высыпала смесь вполне прилично одетых евреев и арийцев – те и другие почти поголовно в плащах фирмы «Бэрбери». Эти были вооружены мегафонами, а лозунги на их плакатах, требующие немедленного возмездия, выполнены водостойкими красками.

Эллен Черри показалось, что даже сквозь запотевшие от дождя окна она узнала Дядюшку Бадди. Этот человек раздавал указания, кому и где занять позицию, и болтал с полицейскими. Тощий и изможденный, словно. военнопленный, он скорее походил на пугало, которому никакой плащ фирмы «Бэрбери» не в состоянии придать внушительный вид. Нет, это может быть только преподобный Бадди Винклер. Когда же он заговорил в мегафон, отчего его трубный глас прокатился по всему кварталу – а благодаря микрофонам теле– и радиорепортеров и по всей стране, – ошибиться было невозможно. Глас этот одновременно и будоражил, и убаюкивал, его тяжелые аккорды медленно подрагивали, перекатываясь под дождем, словно итальянский жеребец в постели.

Встав подальше от входа, дабы не попасться дядюшке на глаза, Эллен Черри тем не менее внимательно слушала его речи. Бадди призывал применить наконец силу и изгнать мусульман с иерусалимской Храмовой горы, чтобы тем самым ускорить второе пришествие Мессии. Эллен Черри почти ничего не поняла из того, что он здесь вещал, однако голос его подействовал на нее, вернее, на ту ее часть, что расположена между ног, так возбуждающе, что Эллен Черри, скрестив их, принялась пританцовывать на месте, точь-в-точь как маленькая девочка, которой ужасно хочется писать.

Что касается Египта, то Эллен Черри имела о нем весьма смутное представление, например, она была почти уверена, что Рамзес II – это джазовый пианист. Из чего сам собой напрашивается вывод, что в джазе она тоже мало что смыслила. Например, она пребывала в полной уверенности, что «Пташка из Алькатраза» – это тюремная кличка Чарли Паркера. В ее пользу, однако, можно сказать, что она ни разу не перепутала Пташку из Алькатраза со святым Франциском Ассизским – несмотря на то, что толпы их последователей имели между собой много общего.

Один из египетских богов имел птичью голову. Роланд Абу Хади ужасно его напоминал своим огромным ярко-красным шнобелем. Когда Абу вышел из кухни (кстати, мойщик посуды пригрозил увольнением, если Абу не перестанет все время заглядывать ему через плечо), чтобы занять место рядом с Эллен Черри за угловым столиком, она обрадовалась, словно нильская жрица, которую удостоило визитом ястребиноголовое божество. Своим появлением Абу отвлек ее от зуда в клиторе (орган, которому не уделялось внимания вот уже около полугода) и от хаоса на тротуаре, где группы и группки мусульман, христиан и евреев скандировали лозунги и потрясали кулаками. Кстати, теперь к ним присоединилась и кроткая делегация пророков в духе «Нью Эйдж».

Пророки и ясновидящие ухватились за открытие ресторана как за возможность привлечь внимание публики к недавним уже порядком поднадоевшим катаклизмам (вроде землетрясений, комет и парада планет), которые либо так и не состоялись, либо не сумели произвести желанных перемен в общественном сознании.

Так что снаружи ресторана было гораздо больше шума, нежели внутри, – хотя бы потому, что протестующих, пророков, полицейских, телеоператоров, репортеров и просто ротозеев было раз в двадцать больше, чем посетителей. На грандиозную церемонию вторичного открытия ресторана были приглашены пообедать – разумеется, за счет заведения, – несколько знаменитостей, но из тех, кто присутствовал на первом открытии, только у Нормана Мейлера хватило духу прийти сюда еще раз. Мейлер и пара десятков других гостей почти ничего не ели, отдавая предпочтение египетским и израильским винам, из чего можно было сделать вывод, что еда в ресторане была так себе, средней паршивости. Хотя, может статься, гости просто решили не перегружать желудок на тот случай, если придется бежать в укрытие.