Том Роббинс - Тощие ножки и не только

Как и Эллен Черри, предметы уже уяснили себе распорядок дня Перевертыша Нормана и могли с точностью до минуты рассчитать момент, когда тот закончит свое представление и, прихватив сборы за входные билеты, удалится восвояси. И вот теперь, когда ресницы на кукольном личике начали подрагивать, словно у Иезавели, а насупленный лоб разгладился от морщин, вновь обретя спокойную ровность бутылочной пробки, как только пухлые губы перестали дуться, а ярко-голубые глаза вновь обрели фокус, Раскрашенный Посох слегка подтолкнул Ложечку. Раковина же благословила ее. И в следующее мгновение та – звяк-дзынь-трень! – юркнула сквозь решетку и устремилась вдоль по тротуару, словно серебряная стрела-коротышка, выпущенная из игрушечного лука.

– Бон вояж, – прошептал(а) Жестянка Бобов.

– Покеда, подруга, – крикнул ей вслед Грязный Носок.

Но Ложечка их не слышала. Она была напугана, как ни разу в жизни, и слышала только, как звенит, ударяясь о цемент, ее тело – звяк-дзынь-трень! От страха и волнения этот звук казался ей просто оглушительным. Бедняжка даже вообразила, будто он заглушает собой громовой гул орд проносящихся мимо машин. «О Господи! О Пресвятая Дева! О Матерь Божья!» Дзынь-звяк! Осталась лишь пара ярдов, но в этот момент Ложечка услышала позади себя чьи-то шаги и тотчас подумала, что на нее обязательно наступят. Украдкой она оглянулась – всего на какую-то секунду, но из-за этого на несколько дюймов отклонилась от курса, сорвалась с последней ступеньки собора и отлетела в сторону.

– Ой, что это? – услышала она (или подумала, что услышала) женский визг. В следующее мгновение ее накрыла чья-то тень (хотя, по правде сказать, Ложечка и без того находилась в тени собора), и она почувствовала (или подумала, что почувствовала), как чья-то рука грубо и бесцеремонно оторвала ее от тротуара.

От страха Ложечка была ни жива ни мертва. У нее даже отшибло способность мыслить, но затем она решилась-таки предпринять спасительный прыжок в ближайшее укромное место – им оказался приоткрытый пакет с едой, что стоял у ног Эллен Черри.

Тем временем, собрав свой скудный заработок, Перевертыш Норман растворился в толпе. Ложечка же лежала в кромешной тьме, рядом с завернутой в фольгу порцией шиш-тавука. Ее била такая дрожь, что обрати прохожий внимание на пакет, он наверняка бы решил, что тот полон мышей.

Был седьмой час, и бесчисленные миллиарды частиц, что составляют атмосферу Манхэттена, сбросили с себя яркую спортивную одежду, облачившись в смокинги. Возвращаясь, полная надежд на долгожданное понижение, в «И+И», Эллен Черри шагала внутри пакета сумерек, почти столь же темного, что и тот, в котором лежала, вся трепеща от страха, Ложечка. Лишь неяркий неон суши-баров или огни проносившихся мимо такси время от времени добавляли к строгим воротникам вечерних молекул галстуки-бабочки пестрых расцветок. Немного отдышавшись и упокоившись, Ложечка огляделась по сторонам, и хотя ей по-прежнему было страшно, все-таки ее утешала мысль, что теперь судьба ее связана с Эллен Черри, а не каким-то там посторонним человеком.

А тем временем в подвале собора Святого Патрика Грязный Носок разразился проклятиями.

– Это надо же все так запороть! Черт возьми, взять и запороть! Ведь говорил же, давайте я. Так нет, нашли кому поручить.

В отличие от него Жестянка Бобов сохранял(а) спокойствие. Он(а) объяснил(а) Посоху и Раковине, что, запаниковав, Ложечка, возможно, сделала судьбоносный выбор.

– Что касается меня, – рассуждал (а) он (а), – то я уверен(а), что нашей милой крошке куда надежней и спокойнее с мисс Чарльз, чем с Перевертышем Норманом. Ведь то, что наш таинственный мистер Норман обнаружил дефект сварки в железной броне такого человеческого понятия, как «прогресс», еще не означает, что он созрел для того, чтобы активно участвовать в осуществлении замыслов неодушевленных предметов. Не спорю, узнай о наших планах мисс Чарльз, она от ужаса может рухнуть на месте. Но если только она не изменилась, мы можем быть уверены: она все такая же – эксцентричная и полная сострадания. Надо сказать, что это весьма редкое для людей сочетание качеств. Подумать только, она четыре года держала меня на полке, но так и не стала открывать! А как она любила мисс Ложечку и эту вашу Иезавель! У меня такое предчувствие, что мы сможем заручиться ее поддержкой, даже не раскрывая для нее до конца наших планов. Понимаете, что я имею в виду? Малую толику тонких манипуляций. Разумеется, совершенно безвредных.

Раковина кивнула, а Посох уставился куда-то в пространство. Должно быть, вспоминал те времена, когда пропасть между одушевленными и неодушевленными существами была не столь велика.

– Как бы то ни было, – продолжал (а) тем временем Жестянка Бобов, – мисс Чарльз приходит сюда, к собору, почти с той же регулярностью, что и Перевертыш Норман. И если Ложечка пораскинет мозгами и последует вашим инструкциям, то она будет здесь с нами уже завтра, ну или послезавтра. В любом случае мы будем лучше информированы о том, каковы наши шансы попасть в Иерусалим.

Увы, Жестянка Бобов не был(а) бы настроена столь оптимистично, а Ложечка наверняка испугалась бы еще больше, будь они посвящены в тайные думы Эллен Черри. Шагая по Восточной Сорок девятой улице и размахивая в стылом и темном, как черное дерево, воздухе пакетом с едой (то, что тот стал тяжелее вследствие нахождения в нем Ложечки, она даже не заметила), Эллен Черри решила, что поскольку она распрощалась с карьерой художницы, то должна навсегда распрощаться и с искусством как таковым. Раз и навсегда. И точка. Иначе это все равно что развестись с человеком, которого все еще любишь, а потом постоянно крутиться где-то поблизости, чтобы узнать, как ему живется с новой женой. Так что раз она не может быть участницей, то роль зрителя ей уж совсем ни к чему.

И если бы ее прощальная клятва положила конец дилемме, идти или не идти посмотреть выставку Бумера (при мысли об этом Эллен Черри одновременно терзало любопытство и отвращение), то таким же самым образом клятва эта положила бы конец и ее ежедневному паломничеству на Пятую авеню, куда она приходила посмотреть на «единственную по-настоящему творческую личность во всем Нью-Йорке». К тому моменту, когда Эллен Черри дошла до собачьего салона красоты Мела Дэвиса с его ностальгическим силуэтом жареной индейки, она поклялась себе, что это был ее прощальный визит к Перевертышу Норману.

Разумеется, Эллен Черри будет скучать по уличному артисту. Не столь понятно, правда, почему.

До этого она говорила себе, что ее влечет к нему по той же самой причине, по которой влечет Спайка Коэна к Иерусалиму: Перевертыш Норман жил не ради денег.

Однако насколько верно утверждение, что деньги для него не главное? А если и нет, то что было в этом такого особенного?