Лидия Скрябина - Дневник ее соглядатая

– А почему не в форме?

– Да я в гости к тетке иду. – Парень полез в задний карман джинсов и вынул красную корочку.

– Корочку можно в переходе купить, – продолжала упорствовать Алла. «И почему ему так важно затащить меня в лифт? Точно – маньяк».

В это время кодовый замок щелкнул и в подъезд ввалилась какая-то тетка с сумками. Алла облегченно вздохнула.

– Юрочка! Добрый день, – поздоровалась тетка с маньяком, поставила у своей двери сумку и начала шарить в карманах плаща в поисках ключа.

– Здравствуйте, Нина Ивановна, – с излишней приветливостью откликнулся парень и сделал приглашающий жест Алле. Той ничего не оставалось, как войти в маленькую кабину.

– Мне пятый, – сказала она, их руки у кнопки встретились, и Аллу вдруг обдало жаром. Лифт был тесным. Рядом с ней почти вплотную стоял молодой, сильный мужчина. Алла почувствовала его тело, руки, губы. Что за наваждение?!

– Вы дочка покойной Стефании Александровны? – сдавленно спросил участковый и посмотрел Алле в глаза.

– Да, – прошептала она и покраснела до кончиков ушей.

– Я вам очень сочувствую.

– Спасибо.

Они почти соприкоснулись друг с другом. Волоски стали дыбом. «Что же это происходит! Граждане-товарищи! Неужели я собираюсь трахнуться в лифте с участковым?» Кабина остановилась, двери с томительным промедлением раздвинулись, и амок рассеялся. Девушка выпорхнула из лифта и игриво помахала юному участковому ручкой.

– Я на юридическом учусь, на вечернем… – зачем-то бросил он в закрывающиеся дверцы лифта, словно оправдываясь.

«Еще один законник на мою голову или задницу», – прыснула про себя Алла.

Она остановилась перед дверью, помедлила. Вдруг представила себе, как выходила из лифта и стояла тут Стёпа. Может, все, что случилось за эти два месяца, – только сон? Вот сейчас она позвонит, и мачеха, живая и невредимая, впустит ее домой… Нет, этот искус она уже прошла.

Алла все равно снова открыла дверь своим ключом, подчеркивая, что она здесь не чужая, что получила право входа в эту квартиру задолго до того, как туда заселилась прамачеха. Что в шкафу и сейчас висят ее вещи, а в ящиках комода ее барахло перемешано со Стёпиным.

В прихожей она встряхнула плащ, бросила его на стул, которого раньше не было, и шагнула в гостиную. Лина Ивановна переставила мебель. Аллу это сразу больно резануло.

– Если тут не останется все, как при Стёпе, я перестану к тебе ходить, – угрюмо буркнула она вместо приветствия.

С улыбкой поднявшаяся ей на встречу прамачеха вся сжалась:

– Я просто подумала, вдруг так будет лучше…

– Не будет, – горько отрубила Алла. – Лучше уже никогда не будет.

– А стул в прихожей я для себя поставила, – обиженно заскулила Лина Ивановна, – я старая, могу только сидя обуться.

– Ладно, – пожалела о своей грубости Алла. – Давай завтракать и читать про кавказцев. Ты же самой мне прочесть не доверяешь! – уколола она прамачеху, подчеркивая, что приехала не ее навещать, а по делу. Но не стала добавлять, что все-таки попала на крючок, что подсела на эту кавказскую сагу и все время прокручивает в голове похождения юной Антонины, по сути ее ровесницы.

Лина Ивановна безропотно пошла на кухню ставить кофе, всем своим видом демонстрируя смирение и раскаяние. Она вернулась с подносом, красиво сервировала стол, а в центре поставила тарелку с оладьями и букет желтых тюльпанов. В ноздреватых румяных оладьях проглядывали кусочки яблок и изюма.

«Она знала, что я приду. Или нет? Не для себя же она пекла оладьи. Она только и делает, что безрезультатно бережет фигуру. Ждала меня? Знала, что приду? – рассеянно думала Алла, разглядывая Лину Ивановну. – Что я тут делаю с этой старой ведьмой? У меня есть папа, мама, братья, семья!.. Почему «ведьмой»?» – удивилась она сама себе и подцепила нежный румяный оладушек.

Прамачеха с трагическим видом глотнула кофе, словно это был поднесенный другом яд, и, не снисходя до разговора, раскрыла тетрадь.

– « Февральская революция докатилась до нас только к марту, когда Войсковой круг выбрал нового атамана от Временного правительства, а горцы отъединились в свой союз. Большевиков в ту пору было мало и первое время все шло тихо, потому что атамана хотя и выбрали от Временного правительства, но своего, из станицы Тарской. Народ атамана уважал, да не уберег – его потом революционные солдаты растерзали и уже убитому голову до мозгов разбили.

Тогда никто толком не знал, хорошо революция или плохо, но все с воодушевлением ждали перемен, сытой и вольной жизни. Съезды, собрания, сходки всех и вся сменяли друг друга каждый день. Мужчины кричали и спорили до хрипоты, женщины потом пересказывали дома небылицы с этих собраний, одна другой страшней.

И уже к осени дождались лавинного наплыва горцев, жуткой неразберихи во всех управах и грязи на улицах. Дворники из-за отсутствия в городской казне денег на жалованье околачивались по дешевым духанам и обжоркам и ныли, что им теперь даже на хаш с мерзавчиком не разжиться. Почему-то простой люд у нас пил в основном сивушную водку, а не вино.

Город лихорадочно вдыхал ядовитый запах свободы и безвластия, набухал слухами и дрожал в ознобе страшных, влекущих и непонятных вестей.

То на одной, то на другой улице образовывались запруды из людей, как заторы мусора при половодье, мужчины до крика спорили о лучшей жизни и спасении отечества. А потом разгоряченная толпа шаталась по улицам, хамя прохожим, надеясь нарваться на скандал и драку и жадно шаря глазами по витринам магазинов. Вчерашние смирные обыватели грабили уже в открытую, а зазевавшегося прохожего могли раздеть среди белого дня. К ночной канонаде присоединились теперь одиночные дневные перестрелки. Но толком никто не мог сказать, кто, кого и зачем пристрелил, прибил или прирезал.

Неожиданно Временное правительство потеснила новая, не понятная никому горская власть и долго выясняла, куда делись деньги из казны, а город начал медленно сползать в хаос. Но дворникам повезло больше, чем фонарщикам, над которыми разъяренная неожиданной вседозволенностью, растерянная и беспризорная толпа горожан собиралась устроить самосуд: те, мол, стали слишком рано гасить фонари, а на многих улицах не зажигали их и вовсе.

Наконец в стычке между пришлыми горцами и поляками брызнула первая кровь, и все горожане, словно только этого и ждали, сразу угомонились и закупорились по домам.

Но в двери стучался новый страшный слух: станица Фельдмаршальская полностью изничтожена. У нас там была дальняя родня. Кто, что, почему напали – неизвестно. Говорили, что красноармейцы с ингушами подавляли контрреволюционный мятеж. Город замер и притих. Никто такого крутого заворота событий не ожидал.