Ульяна Гамаюн - Ключ к полям

— К столу, деточка, к столу.

Лунный лик задрожал и стал со скрежетом угасать: лампе-синеглазке сворачивали шею. Когда освещенная опушка на столе стала не больше теннисного мячика, скрежет, наконец, прекратился. По комнате заплясали лазурные круги с зеленым отливом. Я сделала шаг вперед.

— Вы глухая? Подойдите, — последовал приказ, теперь уже определенно из угла.

— Я подошла.

— Подойдите по-человечески.

Еще шаг.

— Ближе… Послушай, милочка, от стола до двери семь шагов, твоих восемь с половиной, ты хочешь, чтобы о каждом из них тебя просили отдельно? — Лампа начинала злиться.

Подойдя вплотную, я остановилась, безуспешно стараясь разглядеть собеседницу. Перед глазами вращались назойливые синие колеса с золотистыми спицами, время от времени высекая на ходу звонкие искры.

— Не сюда. Слева стул, садитесь.

Нащупав что-то в темноте, достаточно твердое, чтобы сойти за стул, я уселась на самый краешек, поджав под себя ноги. Густая синь в поволоке сигаретного дыма, зыбкая аура лампы, требовательный невидимка напротив, виртуозно жонглирующий светом и тенью, стул, который мог оказаться торшером, детской коляской, плюшевым медведем, сороконожкой и чем угодно еще, — переполненная всем этим, я готова была хлынуть через край. К тому же меня не покидало ощущение пустоты, огромного бездонного пространства под ногами, как если бы я сидела на глянцево-синем звездном куполе с петушком на палочке вместо креста.

— Итак, — разбавляя синь седыми виньетками дыма, сказала лампа, небрежно сбросила туфельки на пол и подтянула под себя ногу в расшитых золотом алых шароварах. Увитые кольцами холеные пальцы заплясали над блюдом с фруктами.

— Хурма, виноград, персики? — звенели браслеты. — Финики, шербет?

Под шепот фонтанов и чарующие звуки тягучей, как патока, музыки, шелестя одеждами, пощелкивая янтарем на толстой шее, она ела виноград, отправляя в коралловый рот жемчужину за жемчужиной — черные, как деготь, сладкие, как сон младенца. Она ела, она жмурилась, она болтала босой ногой, она рассказывала сказки. По ниточке, неторопливо ткался ковер повествования. Лампа откусывала хурму и выпускала, как дым колечками, сказку со слонами, шелковыми тканями, звонкоголосыми птицами, наивными богачами и хитрыми нищими; проглатывала финик — и вместо косточек выпускала на волю целый караван, с верблюдами, мулами, гаремом и настоящим бородатым султаном, сатрапом и сластолюбцем; придавливала к небу виноградину — и повсюду разлетались брызги глубоких морей, кувшины, полные песка и ила, ослы в рыбацких сетях, джинны с головой в облаках и ногами на земле, отважные мореходы и пещеры с сокровищами. Она была райской птицей в золотой клетке, она была огромным китом, что носил на спине яблоневый сад и проглотил целую флотилию. Ах, эти сказки! Шумные рынки, узкие улочки и Сераль в чаду очарования. Зефирный дворец, где даже у одалисок носы в сахарной пудре. Им дарят деньги, их опекают, о них заботятся, им преподносят подарки по случаю свадеб, празднеств и дней рождения. Но в одалисках здесь не задерживаются — карьерный рост… Ведь есть хасеки, с отдельной комнатой, мягкой постелью, развесистым балдахином, миллиардом слуг, подушек, нарядов и зеркал, все это великолепие отражающих. Здесь есть все, здесь все возможно, даже в Босфор угодить…

— Работать будешь под Юлей. — И лампу застигло утро, и она прекратила дозволенные речи. Купол покачнулся, и я замигала глазами. Подушки и ковры исчезли, музыка смолкла, синева вернулась. — Она еще на тебя посмотрит, я дам адрес нашего офиса…

Посмотрит? А, ну да… Предварительный показ во дворце. Если, не дай Аллах, обнаружатся желтые зубы, дряблый живот или собственное мнение — не видать тебе ни золотых динаров, ни халвы из рук самого султана. Кто бы мог подумать, что даже программисты…

— … стрессоустойчивость. Готовность ко всему. Потому что мы однажды взяли девочку на испытательный срок, кстати, он не оплачивается, а она ко всему готова не была… Пришлось уволить.

Кто там, напротив? Почему я ее не вижу? И почему этот стул так немилосердно впивается в зад, в воспитательных целях?

— Не опаздывать. А лучше приходить пораньше. Работа всегда найдется. Обед полчаса, но у нас все прекрасно в пятнадцать минут укладываются. За рабочее место отвечаешь головой. Машина пока будет старая, но если она развалится при тебе… Каждое утро проверка. Больничные не оплачиваются. Нечего болеть. Вы курите, кстати? — Три дымных колечка полетели мне в лицо. — Юля не любит, когда курят. Это вредно для здоровья, а мы заботимся о наших сотрудниках. — Тут лампа самоотверженно закашлялась. — И вообще… Столько времени на эти перекуры. А время деньги, милочка.

Я задумчиво разглядывала свои руки, жутковато-синие, как у утопленника. Слова плавали по комнате, оседали на стенах, как пузырьки воздуха в вазе с водой. О Багдад, город любви и рахат-лукума, столица говорливых рынков и фонтанов! Ряды невольников со всех концов света: программисты, бизнес-аналитики, гадалки, бухгалтеры, психологи, кафельщики-облицовщики, ювелиры, журналисты, переводчики, юристы, тестеры, парикмахеры, косметологи, дантисты… Лампа-синеглазка под ручку с Юлей, две огромные пупырчатые жабы с сонными глазами, неловко выворачивая перепончатые лапки при ходьбе, степенно вышагивают между субтильными девелоперами, придирчиво проверяют зубы и белки глаз, форму черепа и упругость ягодиц. Не произнося ни слова, Синеглазка тычет корявым перстом в одного, другого, третьего… и я среди них. Кандалы рабов жалобно позвякивают в такт Юлиным длинным серьгам, пересохшие губы бессильно шевелятся, глаза у всех черные, как у несмышленых креветок. Пойманы, куплены, упакованы в бумажный пакет, с тавром на лбу, с лилией на плече, будем работать… под Юлей. Я хихикнула.

— Что такое? — заклекотало напротив.

— Ничего. Простите. — Я вскочила со стула и стала пятиться к двери. Эта комната, она как наперстянка, заманивает мошек аппетитными росинками нектара, а потом смыкается над околдованной жертвой и пожирает ее живьем. Сколько их побывало здесь до меня? Скольких Синеглазка успела слопать и переварить? Все они здесь, под ногами, на стенах, под потолком. Боже мой, на чем я сидела! Бежать, бежать пока не поздно! — Это ошибка. Я просто… Я вам не подойду. Простите за беспокойство.

Проглотив последние слова, я без обиняков ломанулась к двери, точнее туда, где она должна была по моим расчетам находиться. Пока я с настойчивостью слепой мыши ощупывала стену, за спиной гремело:

— Что значит ошибка? Никуда вы не пойдете! На вас потратили уйму времени! Да кому ты вообще нужна? Выпускница безмозглая! Еще пожалеешь!

По некоторым признакам я догадалась, что то, что раньше сидело и курило, стало теперь неумолимо подниматься. К счастью, передвигалось оно не столь быстро, как переходило на «ты», а дверь в наперстянке все же нашлась. Уже в приемной, пробегая мимо точившей когти секретарши, я оглянулась. В синей темноте двигалось что-то большое, ворсистое и кольчатое, с блестками по бокам и огромным, на все лицо, ртом.