Даниэль Кельман - Магия Берхольма

Я составил программу карточных фокусов: гениальный дебютный эффект Асканио, три моих собственных трюка, «парящие короли» Яна ван Роде, мои собственные «перелетающие карты», карты-хамелеоны Либрикова и заключительный эффект из наследия Тамариса, который я доработал. Сначала я репетировал перед зеркалом, потом за письменным столом, с нормальной скоростью, с замедленной в два раза, с удвоенной, под строгие удары пульса метронома. Я репетировал с закрытыми глазами, читая газету или произнося вслух длинные баллады Уланда, [39]которые перед тем в муках выучил наизусть. Я приказывал будильнику в десять утра вытряхнуть меня из теплого тумана глубокого сна лишь для того, чтобы испуганно вскочить, схватить карты, зевая, проделать всю программу и снова заснуть. Я пытался вообразить все возможные реакции зрителей и все мыслимые и немыслимые случайности. Что если зритель забудет свою карту? Что если он станет браниться и угрожать мне? Что если он потеряет сознание? Если у него выпадет вставная челюсть? Если в зале взорвется бомба?

И вот, спустя год, даже больше, спустя триста семьдесят или более дней, после трех тысяч репетиций, этот миг настал. Все совпало: на небе не было ни облачка, город сиял и казался почти чистым. Я чувствовал себя отдохнувшим и был готов к новым приключениям. Если не ошибаюсь, это происходило даже в мой день рождения.

Я сел, закрыл глаза и собрался с мыслями. Я не маг, я никогда не выполнил ни одного фокуса, я совершенный невежда. Я был никем, просто безымянным зрителем. Я открыл глаза. Цветы на стене матово поблескивали, сквозь окно вливались волны желтоватого света. Начнем…

Это была магия. Карты меняли масть сами собою, стоило моим пальцам к ним приблизиться; сами собою взмывали в воздух короли, подрагивая, трепеща, парили, снова опускались и приземлялись на стол. Карты передвигались по колоде сверху вниз, снизу вверх и из середины попадали в мой нагрудный карман. А я был совершенно безучастен; все эти кусочки картона ожили и хотели показать мне, на что они способны. Они были способны на многое. Клянусь, это была магия.

Когда все закончилось, я некоторое время сидел неподвижно. На улице гудели моторы, глухо и равномерно. Хором завыли два сигнала; где-то металл заскрежетал о металл, кто-то что-то прокричал. Я чувствовал, как бьется сердце, по моим жилам пробежало теплое ощущение блаженства. Я это сделал.

Вечером я выступал с новой программой. Я сел за первый столик, разложил карты на зеленой бархатной скатерти, улыбаясь, обвел глазами зрителей – лысый, дама с ниткой крупного фальшивого жемчуга на шее, двое тощих людей в светлых галстуках, с большими носами, их бесцветные жены – и начал. Карты танцевали у меня в руках; каждая знала, что ей делать, у каждой были свои обязанности. Я наблюдал за ними, откинувшись на спинку стула, хладнокровно и увлеченно.

Представление закончилось. И никто не аплодировал. Я подождал, но никто не хлопал. Я поднял голову: на меня были направлены двенадцать глаз, ко мне были обращены шесть бледных лиц. Такого выражения мне еще не приходилось видеть. Страх, недоумение, застывшие на лицах удивление и ужас. Никто по-прежнему не аплодировал. Я встал, молча поклонился и перешел к очередному столику.

Я одержал победу.

На следующий день Расповиц повысил мне жалованье. Внезапно стали приходить все новые и новые посетители, все чаще случалось, что свободных мест нет. В кафе неожиданно стали звонить и заказывать столики, и Расповицу пришлось залезть на чердак в поисках старых табличек «Занято». Как-то ночью, когда я вошел в зал, раздались аплодисменты; вскоре после этого в местной газете появилась статья обо мне, с текстом, прижавшимся к нечеткой фотографии. Как-то раз посетитель заговорщически потянул меня за рукав.

– Я из Общества, – прошептал он.

– Что?

– Из Магического общества. В каком объединении вы состоите?

– Ни в каком, – ответил я, высвободил свой рукав и прошел к следующему столику.

С этого дня я перестал играть в покер. Это ушло в прошлое: время бесплодных поисков я уже пережил. Если бы по крайней мере это был крупный и элегантный, может быть, даже не лишенный изысканности обман в сверкающем золотом казино под хищными взглядами достойных противников!.. Но одурачивать стариков в третьеразрядном кафе – ничего более убогого нельзя и придумать. Нет, с этим покончено. Навсегда.

Но не только с этим. В следующее воскресенье, наутро после моего выступления (мне пришлось дать три автографа, целых три!), я пришел к Расповицу в его пыльный офис (в котором давно обосновались мухи и старые счета) и официально объявил ему, что увольняюсь. Немедленно.

– Но почему? – вскричал тот вне себя. – Что? Почему? Из-за денег? Или чего-нибудь другого?

– Нет, – сказал я, – не поэтому. Я вам очень признателен за все, в самом деле. У меня… есть на то причины. Исключительно личные.

– Перестаньте нести чепуху! Кто вас переманил? Куда вы уходите?

– Я ухожу к своему учителю.

– К своему учителю? – взвыл он. – Что это за бред? Вы просто губите меня и не можете найти отговорки поумнее! А теперь будьте любезны, пожалуйста, послушайте меня…

Я повернулся к двери, улыбнулся на прощание и вышел. Его проклятия доносились до меня в коридоре, не замолкли они и в баре, где стулья лежали на столах, беспомощно вытянув к потолку ножки. Я еще раз огляделся, медленно и внимательно. Чем точнее все это запечатлеется в памяти, тем приятнее будет обо всем этом забыть. За стойкой бармен расставлял полупустые бутылки. Я кивнул ему, он кивнул в ответ. Потом я вышел. По небу протянулись светлые полосы, на крышах играли первые лучи света. Было прохладно, пахло ранним утром.

Теперь меня ничто не связывало. Умоляющее письмо Реггевега и три письма Расповица (одно даже рукописное, кончавшееся «Ваш несчастный друг Р.») я предпочел не заметить, пренебрег и приглашением на ежемесячное заседание Магического общества, написанным на почтовой бумаге с изображением цилиндра фокусника. Я взял напрокат машину, старый «фольксваген», уродливый и явно немало повидавший на своем веку, и отправился в путь.

Как и многие незначительные детали, я не упомянул следующего: у меня были водительские права. Три года назад я пережил несколько уроков вождения бок о бок со старым пьяницей. Покрывшись испариной, но одновременно стуча зубами от холода, я вцепился в руль и протащил бросающийся из стороны в сторону автомобиль по уходящей из-под колес колеблющейся улице. Единственное, что меня утешало: если я собью пешехода, за решеткой окажется вечно пьяный инструктор, а не я. Но пешеходы меня пропускали. На практической части экзамена я провалился, во второй раз кое-как сдал. С тех пор я не водил машину.