Даниэль Кельман - Магия Берхольма

Между тем наступил вечер. За окнами моего кабинета повисло несколько тяжелых комковатых туч; голова болела все сильнее. Еще кофе! Руки у меня слегка дрожали. Я закрыл глаза, и тотчас же меня осенил замысел совершенно нового, абсолютно необычного фокуса. Я открыл глаза, схватил карандаш, записал его. Неплохо. Да все равно… Я взял листок и хотел было его разорвать, но потом передумал, сложил его, надписал: «Подарок», сунул в конверт и отправил Хосе Альваресу. Вот так.

Потом я переоделся. Простой костюм, темный пиджак, как всегда. Чем проще, тем лучше. Лишь бы это не походило на традиционный фрак фокусника с блестящими лацканами. А вот и звонок. За мной зашел Вельрот.

Два часа спустя я мог начинать. Все было готово, мои помощники облачились в черные маскировочные костюмы, зрители, вполголоса переговариваясь, заполняли зал.

«Вы не могли бы принести мне чашку кофе?» – спросил я. Вельрот кивнул. Я сидел перед зеркалом в гримерной и ждал. Я был несколько бледен, несмотря на грим, и сам себе казался слишком старым. Я вдруг подумал, что мне еще нет и тридцати. И несколько секунд этому удивлялся.

Потом я вышел на сцену. Свет, аплодисменты, черный занавес. По рядам кресел скользнула тень камеры. Я сухо поклонился. И начал.

Тебе хотя бы однажды, неважно, по какой причине, приходилось несколько раз подряд смотреть в сущности неплохой фильм (той, прежней, глянцевито поблескивающей, черно-белой эпохи)? Тогда ты, наверное, знаешь тот момент, когда скука внезапно переходит в чистейшее, беспримесное отвращение, в чувство, что это невыносимо, люди на экране снова делают и говорят то же самое и тебе известно наверняка, что сейчас произойдет. Вообрази, это бледная тень того, что меня тогда переполняло. Что я вообще здесь делал?… Боже мой, да что это за бессмыслица?…

Но я продолжал. Я стиснул зубы (не метафорически, а на самом деле) и приказал своему усталому телу, своему сопротивляющемуся духу подчиниться. Вспыхивало пламя, появлялись и исчезали предметы; гремели аплодисменты, раздавались удивленные и восторженные возгласы. Боже мой, как меня раздражали эти звуки! Неужели они не догадывались, что я им лгал? Они не хотели об этом знать?

Я поднял над головой колоду больших, раскрытых веером, отливающих зеленым игральных карт и, как всегда, ощутил множество взглядов, притягиваемых моей рукой. Я как раз собирался сделать свободной рукой быстрое движение, повинуясь которому карты вырывались у меня из руки и принимались лихорадочно, точно насекомые, кружиться вокруг меня, – и тут все пропало. Вокруг меня сомкнулась плотная и прохладная, почти приятная тьма. Я больше ничего не видел и ничего не слышал.

Пожалуй, это продлилось недолго. Но во времени попадаются омуты: мне показалось, что я довольно долго спал и видел ненужные печальные сны. На какое-то мгновение мне почудилось, будто я в монастырской келье в Айзенбрунне. Потом наваждение исчезло. Приглушенные звуки, точно сквозь вату; светлые точки сложились в целостную картину.

Я по-прежнему держал руку в воздухе. Но она теперь сжимала не все карты; несколько лежали на полу, а одна медленно, очень медленно, паря, пролетела мимо моего лица, вот ее подхватил поток воздуха, швырнул за край сцены, и она пропала во тьме. По залу пополз шепот. «Что случилось? – тихо пробормотал чей-то голос. – Вам плохо?» Это был не призрак, а Пауль, мой ассистент. Я опустил руку и уронил карты; они шлепнулись на пол. Шепот стал громче, раздраженнее. Я потер глаза. Все казалось мне таким нереальным, даже я сам, словно я был созданием чужого воображения. Что я здесь делаю? Я не волшебник, уже не волшебник. Я превратился в комедианта, актера, в идиота, развлекающего публику. Мерлин был далеко, заключенный в темную пещеру, мертвый, недосягаемый. Никакой магии не существует, есть только глупые законы природы. Я потерпел неудачу. А с этими людьми там внизу я ничем не связан, мне незачем здесь оставаться. Поэтому я повернулся. И пошел.

Один из моих помощников, почти невидимая тень, вырос у меня на пути, я оттолкнул его. Какое-то мгновение я еще слышал замершую в ужасе тишину, потом за мной сомкнулся занавес, сцена осталась позади. Два техника уставились на меня; за ними с открытым ртом стоял Вельрот – маска безграничного удивления. Вот дверь: я подошел к ней, открыл, вышел куда-то. В пыльное маленькое помещение, а вот еще одна дверь. Я открыл ее, снова вышел куда-то. И оказался на улице.

Так вот как это просто! Я никогда не думал, что можно просто уйти. Во время выступления я всегда был скован происходящим, пригвожден к полукружию сцены. Я чуть ли не ожидал, что двери будут заперты или мрачные стражи мгновенно кинутся на меня и поволокут назад. Но это было не так. Это и в самом деле было просто! Мне вспомнился Хосе Альварес, освобождающийся от оков, – да, сегодня мне удалось что-то подобное. Я перевел дух. Мне казалось, будто я давно сидел в тюрьме и вдруг обнаружил в стене разлом, который не замечал раньше. Я чувствовал безграничное облегчение.

А теперь прочь отсюда! Они будут меня искать, совершенно точно. И я пошел. Только не слишком быстро, чтобы не выделяться в толпе, это мне совсем ни к чему. Я вдруг стал ощущать себя очень легким, очень маленьким и очень подвижным. Как много улиц! Как велик мир, и можно пойти куда угодно…

Или поехать. Мимо проплыло белое такси, я поднял руку, оно остановилось. Водитель потер толстый нос и с любопытством посмотрел на меня:

– Вы случайно не…

– Да, – сказал я, – но вас это не касается. Поезжайте, пожалуйста!

Но куда? Только не домой. Вскоре там соберутся репортеры, беснующаяся публика, любопытствующие, Вельрот… Мне ни с кем не хотелось говорить. Не сегодня. Не сейчас.

– В гостиницу! Самую лучшую, какую вы знаете!

И мы поехали в гостиницу. Была ясная ночь; луна неподвижно висела светлым пятном на черном небе, в тонком кольце светящегося праха. Сверкали рекламные надписи: «„Мэймарт" – для настоящего мужчины». «В пива пене…» А над всем этим мерцала, как сигнал, передаваемый кем-то неведомым кому-то неведомому, вечерняя звезда.

– С телебашни вам бы открылся классный вид, – сказал водитель. – Освещенный город. Очень красиво, правда.

Я не ответил, он обиженно замолчал. Через некоторое время он затормозил у широкого подъезда, отделанного золотом, с двумя служащими в ливреях по бокам.

– Ваш отель, – сказал он. – Подойдет?

Я заплатил, выбрался из машины, вошел. Ко мне, заговорщически улыбаясь, спешил человек в темном костюме. Он узнал меня.

– Номер! – потребовал я. – И позаботьтесь о том, чтобы мне не мешали. На первый взгляд это просто, но вам придется потрудиться…

– Я знаю, – сказал он. – Я смотрел трансляцию вашего выступления по телевизору, вплоть до… ну, до того, как все прервалось. Обрыв связи. Вы оказали нам честь. Не беспокойтесь.