Иржи Грошек - Легкий завтрак в тени некрополя

Когда я проделал такое с Ацерронией в первый раз, Агриппина наблюдала этот акт моего торжества до конца. Спокойно допила кофе, еще раз окинула меня взглядом, протяжно сказала: «Свинья-а-а» – и ушла в дом. Рассерженная Ацеррония стала меня поучать на мотив «когда женщина хочет – когда она не хочет; когда к женщине с лаской – когда без ласки» и еще что-то про насилие. Но я сказал ей, чтобы она замолчала, потому что это они развратили несовершеннолетнего юношу, а Агриппина вообще занималась со мной инцестом, и им лучше теперь помалкивать, чтобы никто об этом не узнал. Сумму знаний об общепринятой морали я имел из литературы, и, хотя эти антимонии не очень-то меня интересовали и тогда, и сейчас, я посчитал нужным припугнуть Ацерронию, чтобы было все так, как есть, без вариантов. Ацеррония, сделав круглые глаза, убежала вслед за Агриппиной. Не знаю, о чем они там совещались, но когда я вновь их увидел, то понял: все будет, как я хочу.

Так оно и было. И день, и два, и три, и четыре… Я обладал объектом под именем Ацеррония на глазах у Агриппины, прикрикивая, чтобы Агриппина не отводила от меня взгляда и никуда не убегала, покуда я не кончу. Ацеррония уже не рычала, а скулила, она стала пугаться меня, вздрагивать при каждом резком звуке. Закрывалась по ночам в своей спальне и старалась не находиться рядом с Агриппиной. Но я хватал Ацерронию и волоком тащил к Агриппине, чтобы она смотрела, как я обладаю Ацерронией, и я смотрел в глаза Агриппине и пояснял себе, кем я на самом деле обладаю. И Агриппина, говорил я себе, не такая уж всевластная и холодная, вот я обладаю ею, а она кричит и стонет и издыхает от страсти. Один раз Ацеррония пыталась сбежать, но я поймал ее у калитки, и повторил урок про несовершеннолетнего мальчика, и добавил, что сам обращусь куда следует, и процесс над преступницей будет ужасным, и об этом напечатают все газеты. Не знаю, как насчет процесса, но угроза публикации в газетах на Ацерронию подействовала. Чувствовал я себя при этом хорошо и вина много не пил, чтобы не становиться хихикающим идиотом. Зачем пить? Должно быть, вино позволяет преодолевать психологические барьеры. У меня таких барьеров теперь нет.

В тот последний вечер я слышал, как они долго кудахтали внизу в гостиной: Ацеррония пускала сопли, Агриппина, видимо, ее успокаивала. Потом Агриппина поднялась на второй этаж и постучалась ко мне.

– Кто там? – четко спросил я.

– Лучшая мать, – пробурчала Агриппина.

Это такой пароль я установил однажды и на все время пребывания в Байях. Агриппина упорно не желала им пользоваться, зато Ацеррония должна была приветствовать меня такими словами при каждой встрече.

– Не слышу, – издевался я.

– Лучшая мать! – уже четче отвечала Агриппина.

Такая покорность меня несколько насторожила, но дверь я открыл и замер выжидательно на пороге.

– Что тебе надо? – спросила Агриппина.

– А что тебе надо? – в свою очередь спросил я.

Со стороны это напоминало диалог двух идиотов. Но мы-то были не со стороны и понимали друг друга без слов.

– Мне надо, чтобы ты отпустил Ацерронию, – сказала Агриппина. – Ты хочешь меня, а не ее.

– Нет, – возразил я.

– Можешь взять меня хоть сейчас. – И она так же, как и в тот раз, расстегнула молнию на своей куртке.

– Нет, – сказал я и попятился.

– Можешь взять меня когда захочешь, где захочешь и как захочешь… – сказала Агриппина и сделала шаг вперед.

Что и говорить, умела она убеждать, как полный колодец – пересохшее горло.

– Нет, – сказал я и снова попятился.

Но в моем голосе, видимо, не звучало былой уверенности, потому что Агриппина застегнула куртку и подвела черту:

– Значит, договорились – Ацерронию я отпускаю, – повернулась и вышла из комнаты.

А я еще какое-то время стоял, словно загипнотизированный ее взглядом. А потом взбесился. Выбежал следом за ней из комнаты и крикнул:

– Если она уедет – я тебя убью!

– Возможно, это уже не самое страшное… – прозвучал голос Агриппины из гостиной.

Я запрыгнул обратно в свою комнату и хлопнул за собою дверью так, что нервная Ацеррония, как страус, вероятно, натянула юбку себе на голову.

Я слышал, как они бегали по дому, собирая вещи Ацерронии, как звонили по телефону, выясняя расписание поездов, как пробовали вызвать такси, но где же его в Байях найдешь… По моим представлениям, поезд на Рим отправлялся только завтра утром, но Ацеррония ни за что не хотела оставаться на ночь в доме, боясь, вероятно, что в силу какой-то причины она вынуждена будет остаться с нами навсегда. Они даже позвонили в местное отделение охраны правопорядка в надежде, что козлы выделят машину и подвезут их до вокзала. Но там, видимо, удивились такой поездке на ночь глядя, и им пришлось наговорить кучу глупостей о какой-то мифической подруге, которая проживает как раз возле вокзала и где потаскуху Ацерронию ждут и днем и ночью. В отделении, должно быть, согласились подвезти их, и машина у козлов оказалась свободна, да потаскухи вдруг передумали, вероятно из опасения близко контактировать с силами охраны правопорядка ввиду пикантности ситуации. Извинились и сказали, что доберутся сами. И тогда они, как я понял из выкриков, решили переплыть озеро на лодке и тем самым сократить путь до железнодорожной станции.

Я лежал на кровати и чувствовал, как у меня все клокочет от ярости. Почему вдруг, спрашивал я себя, все должно подчиняться ее желаниям? Хочу – родила, хочу – дала. Неужели жизнь в этом мире подчиняется только желаниям женщины? Почему вообще есть какая-то фатальная необходимость в женщине? Мужчина заканчивается там, откуда он появился, и становится зависимым от этой пропасти, которая его выбрасывает, а затем снова поглощает. Бильбоке. Только женщина по своему желанию выбирает продолжение игры. Стало быть, именно она такого продолжения хочет… Бильбоке…

Я встал с кровати и разделся догола. Затем погасил в комнате свет и выскользнул на балкон. Перелез через решетку и спрыгнул в сад. Подошел к окну в гостиную и посмотрел. Ацеррония и Агриппина уже собрали вещи и стояли посреди гостиной, о чем-то совещаясь. Потом Ацеррония крикнула в потолок «До свидания!», обе прислушались, еще немного постояли и пошли к выходу. Я спрятался в кустах и даже почуял знакомый запах обеих потаскух, когда они проходили мимо.

Они шли и щебетали, аки куропатки, по дороге к озеру. Ацеррония сразу же за калиткой пришла в хорошее расположение духа, Агриппина, видимо, тоже вздохнула с облегчением, считая, что ситуация разрешилась от бремени сама собой. Я скользил за ними по траве, по траве, по траве до самого озера. Сгустившаяся темнота скрывала мое присутствие, и, пока они гремели веслами, отвязывали лодку и, хохоча, сталкивали ее в озеро, я сидел по уши в холодной воде в каких-то двадцати метрах от них. Вечер был поздний и тихий, ни ветерка, ни тучки, ни души кругом. Только я и две потаскушки в лодке.