Иржи Грошек - Файф-о-клок

– Не-слышны-в-саду-у-у!.. Даже шо-ра-хи!!! – вдруг разорался этот приемно-передающий аппарат с козлиными интонациями в ритме рок-н-ролла.

– Йоки-токи! – с ужасом воскликнул Иван Петровитч и переключился на запасную частоту…

– Все-здеся-замерло-о-о!.. Ды-ды-ды-ды!.. До-ут-ра!!!

Издевательство продолжалось, невзирая на попытки Ивана Петровитча наладить связь и поднять тревогу.

– Тур вальса на бочке пива?.. Ммм?.. – предложила неприлично одетая женщина Ивану Петровитчу, приплясывая под рацию.

– Я на службе, – для чего-то сообщил ей Иван Петровитч.

– Уже нет! – возразила нахальная женщина и предъявила приказ об увольнении Ивана Петровитча из Эрмитажа за подписью директора Русского музея.

Здесь Иван Петровитч изобразил улыбку советского резидента, которого пытаются завербовать сотрудники ЦРУ при помощи заранее сфабрикованных документов. Он свято верил, что в Русский музей скорее сдадут Моне или Гогена, чем такого ценного работника, как он…

– Зажигаем?! – осведомилась беспардонная женщина, продолжая приплясывать.

Иван Петровитч, недолго думая, попробовал засветить ей в глаз фонариком, но, к сожалению, промахнулся.

– Вот вам и конфетно-букетная стадия! – удивилась женщина. – Он уже руки распускает! А где же колечко ко Дню святого Валентина?! Где открыточка ко Дню Парижской коммуны?

И присвистнула, выражая свою озабоченность по поводу прыткости Ивана Петровитча.

– Покиньте помещение! – из последних сил прохрипел Иван Петровитч, чувствуя, как разум покидает его окончательно.

Но тут на женский свист из темноты античного зала вышли две собаки зловещего вида, черной масти и с интересом уставились на Ивана Петровитча, как будто он сахарная косточка или хуже того – мозговая.

«Наши! – подумал Иван Петровитч. – Ротвейлеры!»

Он опрометчиво решил, что собаки охраняют помещения Эрмитажа и сейчас разнюхают – кто есть чужой. Ведь недаром от Ивана Петровитча пахло Зевсом – как из пушки. Но собаки, не обращая внимания на столь разительные характеристики, сели у ног невозможной женщины и стали наблюдать за Иваном Петровитчем.

– Собачки! – улыбнулся им Иван Петровитч как можно приятнее. – Собаченьки!

Женщина покрутила пальцем у виска, мол, плохо со здоровьем у Ивана Петровитча, поздравляю! Забросила пустую пивную бутылку в саркофаг и вытащила оттуда – два факела.

– Присмолить не найдется? – спросила она у Ивана Петровитча.

– Не курю! – важно ответил он.

– В космонавты готовитесь? – осведомилась женщина. – Был у меня интересный мужчина-космонавт, жил в скафандре. Мучного не ел, спиртного не пил, в ночь на двенадцатое апреля задохнулся… Вот такое зиппо-дриппо!

Факелы загорелись как-то сами собой, а женщина продолжала:

– А был еще эпизод… Некий мужчина по прозвищу Стекольщик, напиваясь в баре, обязательно выходил сквозь витрину. И если смешивать водку с апельсиновым соком, то – через левую, а если с ананасовым, то – через правую. Сообразительный бармен только успевал осматриваться, какая витрина уже разбита, и составлял прощальный коктейль с учетом этого обстоятельства. Но однажды, ради сомнительного эксперимента, бармен смешал водку с водкой. Дезориентированный Стекольщик врезался в центральный витраж, проскочил сквозь газетный киоск и снова очутился в баре! Но на другой стороне улицы. Поэтому – кури не кури, разбавляй не разбавляй, а от судьбы не уйдешь…

Тут собаки взяли в зубы по факелу и стали прохаживаться вокруг Ивана Петровитча.

– Не обожгутся? – спросил Иван Петровитч, а на самом деле зубы собакам заговаривал, поскольку рассчитывал, что вот-вот сработает пожарная сигнализация и прибегут брандмейстеры с брандмайором, выручат его из плена.

Он понимал, что угодил в неприятную историю, и лихорадочно соображал, как из нее выбраться. «Глупо, – думал Иван Петровитч, – глупо, что сотрудникам Эрмитажа не выдают автоматы Калашникова… Непредусмотрительно…»

Но собачки почувствовали направление мыслей Ивана Петровитча и злобно зарычали.

– Только не делайте резких движений, – предупредила Ивана Петровитча несносная женщина. – Сожрут без компота.

Возникла интригующая пауза, во время которой собаки заметно выросли в глазах Ивана Петровитча. А робкое предположение, что они любят чай с бубликами, бесповоротно улетучилось. И когда раздался звонок, Иван Петровитч непроизвольно расхохотался…

Но это сработала не пожарная сигнализация.

– Та-та-та-там! – и на полтона ниже: – Та-та-та-там!

«Очень знакомая мелодия, – подумал Иван Петровитч. – Похожа на приход мобильного телефона».

Женщина выразительно посмотрела на Ивана Петровитча и стала рыться в холщовой сумке… «Да сколько же можно?! – донеслось оттуда. – И скребет, и скребет! И ворочает, и ворочает!..»

– А в глазик? – предложила женщина и наконец-то достала из сумки телефонную трубку… – ГЕКАТА У АППАРАТА! – заявила она басом, ну может быть – баритоном.

А Иван Петровитч вылупился на этот странный мобильный агрегат, потому как раньше не видел ничего подобного.

– Телефункен! – специально для Ивана Петровитча пояснила так называемая Геката и продолжила разговор, на разные лады повторяя «ага», «ого» и «угу!».

Скорее всего, эту трубку отодрали от таксофона, что называется – с мясом, и оголенные провода теперь болтались вместо антенны. И, как показалось Ивану Петровитчу, весь разговор Гекаты с неизвестным абонентом смахивал на надувательство.

– Отбой! – сказала Геката и забросила трубку назад в сумку.

Оттуда послышались нецензурные выражения…

– А в другой глазик?! – предложила Геката, и выражения прекратились. – Через пять минут меня ждут в Смольном, – сообщила Геката ошалевшему Ивану Петровитчу. – С апрельскими тезисами… Поэтому раздевайтесь без волокиты, то есть – до трусов.

– Зачем? – обомлел Иван Петровитч.

– Некая дамочка жаловалась мне на мужчин. Что независимо от времени года ей попадаются экземпляры все хуже и хуже. Иначе говоря, не разбиралась в собственных электромагнитных приспособлениях. Ведь если у тебя на одном месте плюс, то он неизменно притягивает минус… – отвечала Геката.

– И что?.. – растерялся Иван Петровитч.

С ним требовалось разговаривать без околичностей, то есть по-армейски.

– Вы русский язык понимаете? – спросила Геката.

– Да, – неуверенно отвечал Иван Петровитч.

– А ну-ка скажите: «Мама мыла раму!», – предложила Геката.

А Иван Петровитч неожиданно закобенился, как в первом классе.

– Не понимает, – решила Геката. – Тогда повторяю по-гречески… Раздевайся до трусов, гадина-сволочь!

И если Иван Петровитч мог запросто отказать даме, то с собаками спорить было бессмысленно и бесполезно. Поэтому Иван Петровитч пришел к выводу, что лучше раздеться, чем – освежеваться. За сорок пять секунд он скинул форменную одежду и замер по стойке смирно, краснея за свои гражданские трусы в крупный горошек.